Твои, Отечество, сыны

Родимцев Александр Ильич

Крестьянский домик, в котором располагался штаб, временами вздрагивал и поскрипывал всеми своими скрепами от гула снарядных разрывов. Немцы вели интенсивный артиллерийский огонь по глубине нашей обороны. Но в штабе я с первого взгляда уловил размеренный распорядок большого, напряженного труда.

Генерал Москаленко, невысокий, сухощавый, коротко и резко отдавал распоряжения по телефону. В облике его было что-то суворовское — так же резок, самоуверен, спокоен, остроглаз.

— Знаю вас, Родимцев, — сказал он, вставая и протягивая мне руку. — Воевать

вам доводилось в трудной обстановке… по могу утешить: здесь будет еще труднее.

— Я к этому готов, товарищ командующий…

— Отлично… — он кивнул полковнику Иванову. — Ознакомьте Александра Ильича с обстановкой на фронте армии. — И снова в упор, испытующим взглядом посмотрел на меня. — Никакой передышки не будет. Ваши войска, надеюсь, отдохнули в пути? А теперь немедленно в бой.

— Есть немедленно в бой, товарищ командующий.

Он улыбнулся и коротко, крепко пожал мне руку.

Полковник Иванов, рослый, плечистый блондин, размашисто прошагал в соседнюю комнату, грузно опустился на стул, указал на карту.

— Дела, Александр Ильич, довольно сложны. Видите, как прет нечистая сила?! Когда мы контратакуем, он цепляется за населенные пункты, в основном танковыми и моторизованными войсками. Его авиация с каждым днем усиливает налеты на наши боевые порядки, и мы несем большие потери в личном составе. В наших 227-й и 226-й стрелковых дивизиях сейчас насчитывается, включая тылы, не более 3 тысяч человек в каждой. А 3-й гвардейский кавалерийский корпус генерала Крюченкина имеет только… номер. У него меньше конников, чем у вас в эскадроне. Не исключена возможность, что ваш эскадрон придется отдать генералу Крюченкину…

Как-то непроизвольно я схватил его за руку:

— Нет, Семен Павлович, не делайте этого! Ведь кавалерийский эскадрон — это наши глаза и уши! Вы очень обидите нас, да, с первого дня обидите, если заберете конников.

Полковник задумался:

— Хорошо. Повременим…

Утром 26 марта все полки дивизии были втянуты в бой с противником. 34-й гвардейский полк Трофимова оборонял западную окраину Старого Салтова; 39-й гвардейский полк — южную половину этого населенного пункта; 42-й гвардейский полк — село Молодова; 32-й гвардейский артиллерийский полк находился восточнее Старого Салтова в готовности к открытию огня.

Утром 28 марта после артиллерийского налета дивизия перешла в решительное наступление с Задачей овладеть высотой 183,3, чтобы в дальнейшем перерезать дорогу у населенного пункта Перемога. Высота 183,3… Бойцы неспроста назвали ее проклятой. Здесь действовала 3-я танковая дивизия противника, и соотношение сил было явно в пользу немцев.

Если на курском направлении, в районе Щигров, танковые части противника в это время года были скованы глубоким снежным покровом, то здесь, под Харьковом, снег уже растаял, и морозный, твердый грунт позволял танковым частям немцев маневрировать вне дорог.

В течение дня гитлеровцы не раз переходили в контратаки, и только благодаря нашей крепкой противотанковой обороне им не удавалось вклиниться в наши

боевые порядки. Теряя танки и десятки солдат, немцы откатывались на исходные рубежи.

Однако и наши атаки, несмотря на хорошую артиллерийскую подготовку, успеха не имели. Я спрашивал себя: почему? Быть может, потому, что этот рубеж был тщательно подготовлен противником в инженерном отношении? Нет, этого нельзя было сказать. А вывод напрашивался сам собой: наши командиры всех степеней еще не ознакомились с этими местами. Они не ориентировались свободно среди лесов, оврагов, перелесков и, случалось, сбивались с пути. По этой же причине артиллеристы не могли вести прицельного огня, и многие цели ими не были подавлены. В результате мы несли ненужные потери. Наши воины дрались отважно и наносили врагу большой урон, но проклятая высота оставалась в руках противника.

И вдруг — новость. Сногсшибательная новость! То, чего не смог сделать гвардейский полк Трофимова, сделали кавалеристы Крюченкина. Из штаба армии мне позвонил полковник Иванов. В голосе его я расслышал недовольные нотки:

— Почему вы до сих пор не сменили крюченкинцев на высоте 183,3, которую они взяли два дня назад?

— Признаться, я не знал, что высота взята.

— Немедленно смените. Они ждут и отбивают атаки противника.

Я не успел позвонить Борисову: усталый и запыленный, он вошел в блиндаж.

— Товарищ полковник… Сегодня более половины дня я руководил боем по захвату «проклятой высоты»… В то же время я определял тактическую значимость ее для нас. Ну, предположим, возьмем мы ее. Это будет означать, что мы улучшим наблюдение, самое большее, на полтора километра. Там снова высота, и за нее тоже придется вести кровопролитный бой, а потом снова. Мне думается, зря мы теряем людей, бессмысленно растрачиваем силы.

Я удивился этим доводам:

— А знаете ли вы, товарищ Борисов, что высота 183,3взята? Мне только что позвонили из штаба армии. Высота взята кавалеристами Крюченкина… Они и сейчас отбивают атаки!

Борисов махнул рукой, грустно усмехнулся:

— Наверное, вы шутите, товарищ полковник? На этой высоте — ни души. На восточной опушке леса, южнее Байрак, я встретил командира кавалерийского полка. Он сообщил, что два дня назад один его взвод, в составе пяти сабель, вскочил на эту высоту в конном строю. Обратно вернулись двое… «Дело понятное, — говорит командир кавалерийского полка, — кто-то из штабистов успел донести командиру дивизии, тот — командиру корпуса, ну, а тот командующему…»

Я сразу же позвонил генералу Крюченкину:

— В отношении высоты 183,3 предлагаю вам, товарищ генерал, поехать вместе со мной и разобраться на месте.

Голос его звучал устало:

— Нет, я не поеду. И вам не советую ехать. Проклятая высота как была, так и остается в руках противника. А что касается донесения в штаб армии — просто произошла ошибка.

— Но ведь вы ввели командующего в заблуждение?

Он вздохнул:

— Что же поделаешь? Кто не воюет, тот не ошибается.