Твои верные друзья
Шрифт:
Тогда я как-то плохо сознавала, что муж погиб, что я больше никогда, никогда не увижусь с ним. Мне казалось, что вот-вот донесется с моря знакомый гудок, я увижу на рейде его теплоход; вот он сам садится в шлюпку и едет ко мне.
Я работала медицинской сестрой в госпитале, проводя в нем дни и ночи; здесь же со мной была и моя малютка.
Тяжелое было время. Снаряды и бомбы рвались на улицах, смерть витала над городом. Бомбами были разрушены целые кварталы домов, разбито кафе Франкони — одно из замечательных творений зодчества, излюбленное место моряков всех наций, приходивших на своих судах в одесский
Страшно вспоминать все это. Но и не вспоминать нельзя. Когда оглядываешься назад, даже не верится, что все это пришлось пережить нам, что все это было...
Приближались к концу героические дни обороны. В штабе был получен приказ — эвакуировать город.
Помню зарево пожарищ, охватившее полнеба. Помню скупые слезы мужчин, оставлявших рубежи, на которых они стояли насмерть. Помню яростный вой немецких самолетов, беспрерывно пикировавших на порт, на позиции защитников города, уходивших последними, залпы морской артиллерии, от которых в домах лопались стекла и осыпалась штукатурка. Не забыть это никогда.
Нас, семьи командного состава, эвакуировали в первую очередь. Но я оставалась почти до конца, до полной эвакуации госпиталя.
Наконец пришла и моя очередь. Уходили последние транспорты.
С ребенком на руках я пришла в порт. Мирта, конечно, с нами. Был теплый вечер, такой же, как сейчас; с моря тянул свежий ветер. В порту — тьма, наполненная движением людей, тихим бряцаньем оружия... С того дня, как началась война, там не зажигалось ни одного огонька. Только мелькнет и тотчас погаснет лучик карманного фонарика. Под прикрытием темноты грузились и уходили суда, спеша под покровом ночи пересечь опасную зону, уйти как можно дальше.
В длинной веренице людей, направлявшихся на погрузку, дохожу до трапа, ведущего на борт транспорта, и тут — остановка:
— Гражданка, с собакой нельзя!
Молодой боец морской пехоты в бушлате и бескозырке, с автоматом, стоявший у трапа, преградил мне дорогу.
Что делать? Бросить Мирту? Это было выше моих сил. Ее так любил муж; и она была привязана ко всем нам.
Я стала просить бойца, чтобы он разрешил мне подняться с собакой на корабль. Он отказал наотрез. Потом наклонился, вглядываясь мне в лицо, — и вдруг слышу: «Надежда Андреевна!..» Оказался моряк из экипажа моего мужа. Он лежал раненный в госпитале, когда теплоход мужа отправился в последний рейс; благодаря этому он остался жив. Он узнал меня и позволил мне пройти с собакой, — не мог отказать вдове своего бывшего капитана.
Так мы простились с нашей красавицей Одессой.
Ночью в море разыгрался свирепый шторм. Перегруженный транспорт валяло, как щепку, он тяжело ложился с одного борта на другой. Чтобы людей не смыло с палубы, приказано было держаться друг за друга. Мы надеялись, что хоть немцы-то оставят нас в такую ночь в покое. Но случилось как раз наоборот.
Перед рассветом на нас напали фашистские бомбардировщики. Сбросив осветительные бомбы на парашютах, они принялись один за другим пикировать на корабль.
Разгорелся тяжелый и неравный бой. Пароход отбивался от воздушных хищников крупнокалиберными зенитными пулеметами, стрелковым оружием, а самолеты снова и снова заходили для атаки, ложились на крыло и обрушивали на цель свой бомбовый
Нашим зенитчикам удалось сбить два стервятника. Пылающими факелами они упали в море. Но силы были слишком неравны.
Тяжелая бомба угодила в самую середину корпуса корабля.
Помню взрыв, потрясший все судно. Полетели палубные надстройки. Начался пожар. Был подан сигнал: всем покинуть корабль.
Прижимая к себе дочурку, я выбежала на палубу. Мирта, не отставая ни на шаг, следовала за мной. Момент был ужасный. Транспорт быстро погружался. Летели в воду спасательные круги, за ними прыгали люди. Огонь пожирал то, что еще уцелело от взрыва. Стали спускать шлюпки, но одна оказалась изрешечена пулями и пошла ко дну, едва коснувшись воды, другая, переполненная людьми, была разбита прямым попаданием бомбы.
В эти страшные мгновенья я думала только об одном: как спасти мою дорогую девочку, мою крошку Веру. Какой-то боец со скаткой шинели и в каске подал мне пробковый пояс. Я успела обернуть им ребенка, который, ничего не понимая, испуганно тянул ко мне ручонки, когда новый, еще более сильный взрыв потряс корабль.
Волна горячего воздуха смела меня с палубы и выбросила в море, вырвав из моих рук ребенка, а подхвативший шквал сразу же отнес далеко от парохода. Смутно помню, как я боролась с волнами, как кричала и звала мою Веру. Вокруг меня носились на обломках дерева, барахтались тонущие люди; над головой, расстреливая беззащитных, все еще завывали самолеты; а вдалеке догорал на воде гигантский костер... Потом в памяти — полный провал.
Сознание вернулось ко мне много дней спустя, в госпитале, на Большой земле. Меня и некоторых других подобрала наша подводная лодка. Но Веры среди спасенных не было...
4
Голос Надежды Андреевны внезапно прервался. Воспоминания взволновали ее. Она мягко провела рукой по волосам дочери, которая еще теснее прижалась к ней, и, успокоившись, продолжала:
— Прошло несколько лет. Кончилась война. Мы победили.
Снова вернулись мирные дни, мирная жизнь, но для меня это была уже совсем другая жизнь, ибо я потеряла всех, кого любила: мужа, дочь. Даже собаку.
Я не была одинока, нет. Мои друзья заботились обо мне. После пережитых потрясений мое здоровье пошатнулось, — ежегодно меня направляли на курорт, давали бесплатно путевку.
Как-то раз я отдыхала в Крыму, близ Евпатории. Стояла чудесная солнечная погода. А мне в такие дни делалось как-то особенно грустно. Отделившись от компании товарищей, я пошла погулять одна.
Не заметив, я забрела далеко. Дорога пролегала мимо небольшого рыбацкого поселка. Мне захотелось пить, и я направилась к крайнему домику. У калитки, ведшей во внутрь дворика, греясь на солнце, лежала большая черная собака. Я взглянула на нее и задрожала: это была Мирта.
Да, да, наша Мирта, живая, невредимая, только несколько постаревшая, с сильной сединой на морде. Она сразу узнала меня, мой голос, бросилась ко мне, принялась ласкаться, лизать, прыгать на меня. Я как была, так и опустилась перед нею на колени, обнимая ее и плача от радости и волнения.