Твои верные друзья
Шрифт:
А случилось очень просто. Снукки спала, небрежно раскинувшись, близко к краю, на повороте лодка качнулась, и собака вывалилась за борт.
«Не вызовет ли эта неожиданная ванна у Снукки боязнь воды?» — мелькнуло у меня опасение, когда мы кончили смеяться. Ничуть не бывало! Не прошло и часа, как, обсохнув, Снукки уже опять дремала в прежней, полной безмятежной лени позе, на прежнем месте, свесив лапы над водой.
На дневке у камня Оленьего я вновь занялся дрессировкой собаки. Мне хотелось приучить Снукки любить воду так же, как любил ее Джери.
— Смотрите не утопите ее, — беспокоились мои друзья. За время нашего путешествия они успели к ней основательно привязаться.
Попросив одного из них подержать собаку, чтобы она не увязалась за мной, я сел в лодку и поплыл к противоположному
Она беспокойно заметалась. Я плыл дальше и дальше и время от времени ласково окликал ее:
— Ко мне, Снукки, ко мне!
Снукки жалобно визжа, вбежала в реку по лопатки, но плыть не решилась. Выскочив на берег, она пустилась бежать вдоль реки в надежде переправиться где-нибудь ко мне посуху, но, пробежав метров двести, сообразила, что тем самым она только больше отдаляется от меня, и вернулась к исходному положению.
Достигнув противоположного берега, я вышел из лодки и снова позвал собаку. Снукки завизжала с таким отчаянием в голосе, как будто теряла хозяина навсегда. Я медленно стал удаляться, вошел в кусты и спрятался в листве, предварительно еще разок-окликнув эрдельку. Получилось, что я или уже далеко, или меня совсем нет...
Волнение собаки достигло высшего предела. Она пронзительно взвизгнула, осторожно вошла в воду, понюхала ее и... поплыла!
Тотчас же я выскочил из-за кустов и бросился к лодке. Теперь, когда цель была достигнута, я принудил Снукки плыть, меня охватило беспокойство. Чусовая у Оленьего довольно широка и очень быстра. Хватит ли у собаки сил преодолеть это препятствие? Вскочив в лодку и взяв в руки весло, я приготовился в случае необходимости немедленно придти к ней на помощь.
Однако Снукки превзошла все мои ожидания. Выставив черный кончик носа наперерез сносившему ее течению, она энергично работала лапами. Рассчитала она очень точно и вышла на берег в двух метрах от меня. Выйдя, отряхнулась, помахала куцым хвостом, приветствуя хозяина, и остановилась в ожидании: что дальше? Я обласкал ее, посадил в лодку, и мы переправились обратно.
Я долго буду помнить эту поездку. Приходилось ли вам, читатель, совершать большое путешествие в лодке по быстрой горной реке, с дикой, нетронутой природой на берегах? Если нет, то вы много потеряли. Вы лишились возможности изведать это неповторимое чувство, когда вы сливаетесь с природой, ощущаете ее каждой клеточкой вашего существа. Это ни с чем несравнимое чувство. Урал — древнейшая горная цепь на земле — дал родине несметные богатства; и вот здесь, на Чусовой, которая проходит через самое сердце Уральского хребта, вы с особой силой воспринимаете, как прекрасен этот край, как близок он вашему сердцу, как величественна и живописна его природа. Река прихотливо вьется среди чарующих своим неповторяющимся разнообразием берегов, которые то надвинутся тесней и взметнутся ввысь, то отойдут в стороны; утром все кругом долго укрыто молочной мглой; туман так густ, что вы не видите свою вытянутую руку, а где-то вверху уже ярко светит солнце; как говорил Аркадий Гайдар, «рассвет на Урале сначала слышишь и чувствуешь, а потом уже видишь»; прошел дождь, и вы наблюдаете, как на ваших глазах из испарений влаги, из тумана, тянущегося вверх, рождаются новые облака, чтобы пролиться на землю новым дождем; в напластованиях горных масс вы можете воочию видеть из чего состоит наша планета Земля, какие породы ее слагают, поймете наглядно, как создавались эти горы с их бессчетными сокровищами ископаемых недр, с быстрыми реками... Глушь, не видно и признака человеческого жилья, только горы да лес, лес да горы, «урема», как говорят уральцы, и вдруг проявление деятельности советского человека: молочно-товарная ферма, аккуратно поставленная на привольной береговой поляне; старинный завод Кын, помолодевший в советское время, район стародавней металлургии, где был барочный сплав железа, а теперь делают нужные стране машины; лесозаготовки — трактор тащит поезд срубленного леса, летят бревна в воду... Чудесный край! И когда я вспоминаю Чусовую, всегда в моей памяти, рядом с этими картинами реки и моими друзьями, спутниками по путешествию, возникает рыженькая скромная собачка — моя Снукки,
Наше путешествие шло к концу. Последний свой лагерь мы разбили близ устья впадающей в Чусовую речки Поныш.
Берега Поныша — отвесные стены из известняка, с узкой зеленой кромочкой травы у основания. Русло речки от одного берега до другого было загромождено высоким затором из бревен, оставшихся от весеннего лесосплава. Вода, спертая бревнами, как плотиной, сочилась между, ними бесчисленными ручейками, а выше затора образовалось целое озеро.
Место было дикое и прекрасное. Наши палатки стояли у подножья одной из стен на высоком зеленом мысу, который узким клином выдался между Понышем и Чусовой.
На закате солнца я отправился полюбоваться этим неповторимым по своему дикому очарованию и прелести местом. Снукки — со мной.
По старой, покрытой мохом расселине я поднялся на скалы к посидел на камне, откуда открывался вид на излучину Чусовой. Вечерние лучи солнца золотили вершины деревьев, багряный отблеск лег на реку, воздух был как-то по-особенному чист и прозрачен, напоен ароматом соснового бора и теми непередаваемыми запахами, с которыми всегда связывается представление о большой реке. Не хотелось расставаться с Чусовой.
На обратном пути к лагерю я вздумал переходить Поныш в той части затора, где бревна были нагромождены особенно высоко, а в промежутках между ними журчали струйки воды. Я спокойно шагал по ним, не подозревая, какой подвергаюсь опасности. Снукки немного отстала, замешкавшись у берега.
Внезапно я почувствовал, как бревно под моей ногой качнулось. Я поспешно прыгнул на другое, но оно, едва не сбив меня, вдруг скользнуло вниз. Послышался зловещий треск, затор дрогнул и начал распадаться, бревна пришли в движение.
С трудом удерживая равновесие, перескакивая с бревна на бревно, я в несколько прыжков достиг берега. За спиной уже несся грохот сталкивающихся бревен. Ступив на землю, я обернулся и замер.
В самой середине затора виднелась Снукки. Она не успела добраться до берега, как это сделал я, и теперь бестолково моталась, стараясь увернуться от быстро катящихся бревен. Может быть, в эту минуту она жалобно визжала, но ее не было слышно из-за оглушительного грохота и треска.
На этот грохот прибежали из лагеря мои товарищи; они приветствовали неожиданное зрелище возгласами одобрения и восхищения, но слова остановились у них в горле, когда они увидели мечущуюся среди бревен фигурку Снукки. Собака гибла, и гибла по моей вине, из-за моей неосторожности. Ну что стоило мне перейти через Поныш несколькими метрами ниже или выше затора, где было совершенно безопасно? Но теперь было поздно говорить об этом, и все мое внимание приковалось к маленькому дорогому для меня существу, отчаянно боровшемуся за свою жизнь.
Затор распадался на глазах. Где-то нарушилось равновесие в громаде скопившейся древесины, и гора ее рассыпалась на части. Бревна летели вниз, шлепались в воду и, подхваченные течением, выплывали в Чусовую.
Вода, вырвавшись из-за сдерживавшей ее преграды, быстро наполняла неширокое русло Поныша. Уровень речки поднимался с поразительной быстротой.
Фигурка Снукки появлялась то на одном бревне, то на другом. Каким-то чудом ей все еще удавалось оставаться на ногах. Вот она прыгнула, бревно под ней поползло вниз, собака торопливо побежала по нему к верхнему концу, пытаясь обогнать это скольжение, внезапно она споткнулась, потеряв равновесие, покатилась по бревнам, больно ударяясь об их острые выступы, и упала в воду.
Секунду ее не было видно, затем она всплыла. Кругом нее, как живые, шевелились бревна. Затертая между ними головка Снукки была для них то же, что яичная скорлупа. Один удар — и все кончено. Я страшился подумать об этом.
Вместо того, чтобы плыть вниз по течению, где поблескивало зеркало открытого пространства воды, Снукки почему-то упорно старалась пробиться вверх, против движения этой шевелящейся массы леса. Впервые ее замечательный ориентировочный инстинкт изменил ей. А может быть, от ушибов она потеряла способность к правильной ориентировке. И я никак не мог помочь ей.