Творчество Рембрандта
Шрифт:
Рембрандт нашел совершенно особые средства для выражения характеристики этого близкого, угасающего на его глазах человека, наделенного сильным интеллектом и незаурядным талантом. Деккер изображен по пояс, лицом к зрителю. Общий силуэт фигуры, голова в широкополой темно-коричневой шляпе, такая же темно-коричневая одежда с небольшим прямоугольным белым воротником - вот и все детали внешности, кроме лица. Верхняя и правая от нас части лица погружены в тень от шляпы. Над замкнутым ртом видны короткие седые усики, подбородок выбрит плохо. Этим и ограничивается наружность человека. Художник отказался даже от изображения рук!
Но реализм Рембрандта на последнем этапе его творческого развития выражается
Обычно применяемая художником в поздний период густая пастозная манера письма с ясно выделенными мазками, благодаря которым формы выступают с большей рельефностью и кажутся приближенными к зрителю, уступает в портрете Деккера несколько более сглаженному, ровному способу наложения красок. Эта техника позволяет Рембрандту еще глубже отразить душевную драму своего друга. Но психологическое содержание этого портрета вряд ли можно передать словами и логическими понятиями. Человек прямодушный, с благородными порывами, Иеремиас Деккер, встав несколько левее оси портрета, качнулся вправо и, глядя нам в лицо, живет, мыслит, чувствует, воспринимает окружающее и в то же время продолжает следить за внутренним потоком своих настроений, мыслей и воспоминаний. Он что-то обдумывает, беспокойно решает про себя, не находя ответа. В то же время на его лице написаны чуть недоуменная грусть, глубокое сочувствие, примиряющее понимание - они не имеют конкретного адресата, но кажутся тем более значительными и всеобъемлющими. Этому благородному и тонкому человеку пришлось испытать много невзгод, в значительной степени притупивших его жизненную энергию, а теперь он догадывается, что скоро ему предстоит умереть. Но в нем заложены и спокойная моральная сила, и огромное внутреннее достоинство подлинного таланта.
Великое всегда соседствует с великим,
Иначе - прах оно,
А невеликим, неприметным, равноликим
Остаться не дано.
Каков же мой восторг и каково смущенье
Я вижу мой портрет,
Написанный таким избранником творенья,
Какому равных нет.
Писал он и других, но те ему платили,
В бессмертие спеша.
Здесь, муза, не меня - тебя во мне почтили,
Тебя, моя душа.
Неужто же и впрямь, не ведая корысти,
Лишь дружбу и любовь,
Пустились в вещий путь прославленные кисти,
Творя мой образ вновь?
Меня и сам Господь не проницал яснее,
Чем этот вещий взгляд.
Чем одарить? Ведь нет в запасе "Одиссеи",
Нет новых "Илиад".
Ах, если бы я был ван Мандер иль Вазарий,
Нашел бы я ответ,
Издав мой восхищенный комментарий
На собственный портрет.
А впрочем, даже им, ценителям отменным,
Похвал
Достойных, чтоб холстам Рембрандтовым нетленным
Лишь должное воздать.
Не надобно и знать подобных восхвалений,
Они всегда малы.
И нет, кроме одной-единственной, - ты гений,
Правдивой похвалы.
Ты гений и, поверь, на свете равных нету;
Настанет срок, Рембрандт,
И разлетятся вширь и вдаль по белу свету
Из наших Нидерланд
Твои картины. Их признают даже в Риме;
Чуть первую узрят,
Латинцы поспешат за новыми твоими
Путем Альпийских гряд.
Поблекнет Рафаэль и сам Буонарроти,
Хоть слава их шумна.
Пребудешь ты один, ван Рейн, всегда в почете,
В любые времена.
Таков был мой ответ, и если он ничтожен,
То лишь - перед тобой.
Но звон невзрачных рифм на красок блеск помножен,
Се - Благовест святой.
Ты знал, когда писал, мне истинную цену,
Тебе же - нет цены.
Поэтому стихи - и слишком дерзновенны,
И чересчур скромны...
Это стихотворение тем более знаменательно, что оно относится к тому времени, когда подавляющее большинство современников перестало ценить искусство великого художника, и его понимали лишь несколько человек.
Однако Рембрандт был не из числа тех, кто останавливается, достигнув совершенства. Его сила слишком глубока. Он не хочет успокоиться, достигнув идеальных форм и безупречного колорита. Он устремляется к новым, более страстным выражениям жизни, и на краю могилы как бы создает новую живопись.
Он работает, работает как одержимый.
В мастерской старый художник. Он прожил долгую жизнь, он много понял, его мучает несправедливость, он глубоко пережил трагедии своего времени, но он знал и счастье. Он всю жизнь работал и всегда абсолютно искренне. Он бесконечно талантлив. Талантлив? А что это такое?
Необходимость работать - писать красками, рисовать? Работать вне зависимости от того, нужно ли это кому-нибудь, кроме него? Необходимость перевести в язык красок увиденное, прочувствованное в окружающем мире? Найденный в результате целой жизни необходимый и свойственный только ему язык красок (потому что другой, знакомый, привычный язык уже не может выразить того, что чувствует и видит только он)? Наверное, все это вместе и выражается словом "талантлив".
Но вернемся в мастерскую стареющего Рембрандта. Она совсем уже не похожа на роскошную мастерскую тридцатых годов. Обстановка стала бедной, исчезли богатые коллекции прекрасных тканей, драгоценных камней, удивительного оружия, произведений живописи и графики. Но все драгоценнее становится живопись.
Техника Рембрандта видоизменяется снова. Сдержанность приемов окончательно уступает место какому-то необузданному пылу, и вместо осторожных и рассчитанных мазков мы видим яростные и дикие удары кисти.
Всякий другой погиб бы в буйной игре такого творчества. Мало того: рисуя яркость одеяний, ювелирную отделку драгоценностей, блеск внезапного и резкого освещения, Рембрандт словно превращает свою тяжелую кисть в тонкую кисточку для накладывания эмалей, то есть тончайших росписей по небольшим изделиям из легкоплавких стекловидных масс или сплавов. Он работает над полотном как резчик, как чеканщик, как каменотес; он выскабливает, углубляет, вырисовывает, так что почти нельзя поверить, что картина создана одним художником. Рембрандт опьяняется своим ремеслом, требует от него всего, что только может извлечь из него сверхчеловеческий гений. И не будь он гением, его должно было бы признать безумцем. Однако только в этих последних работах Рембрандт встает во весь свой гигантский рост, только здесь он является величайшим из величайших.