Творения и Гимны

Новый Богослов Преп. Симеон

4. Вникни повнимательнее в смысл сказаннаго, — Бог, душа, тело. Бог безначальный, безконечный, неприступный, неизследимый, невидимый, неизреченный, неприкосновенный, неосязаемый, безстрастный, неизглаголанный, Который в последние дни явился нам во плоти чрез Сына, и познался чрез Духа Святаго, как веруем, подобным нам по всему, кроме греха — сочетавается с душею мысленною ради моей души, чтоб и дух спасти и тело сделать безсмертным, как сказал Григорий Богослов (в сл. на Рождество Христово), — и при этом изрекает такое обетование: вселюся в них и похожду (2 Кор. 6:16). Аз и Отец приидем и обитель в них сотворим (Иоан. 14:23), — в тех, т. е., которые веруют и веру свою показывают делами вышесказанными. — Но внимай! — Поелику Бог обитает в нас, истинных рабах Своих и ходит в душах наших чрез действа и осияния Духа Святаго, то веруем несомненно, что души сего достойныя неотлучны от Бога. Поелику опять душа находится во всем теле и не оставляет без себя ни одной части, то необходимо следует, что волею души и управляется вся сия плоть, нераздельная с душею и не могущая жить без души: ибо как невозможно телу жить без души, так невозможно, чтоб оно имело волю особо от души.

Итак, явно, что как во Отце, Сыне и Святом Духе поклоняется единый Бог, без слияния трех лиц и без разделения единаго существа и естества, так опять и человек бывает по благодати богом в Боге, и по душе и по телу, без слияния и разделения; и ни тело не прелагается в душу, ни душа не изменяется в плоть — и опять, ни Бог не сливается с душею, ни душа не претворяется в Божество. Но Бог пребывает, как есть Бог, и душа опять пребывает так, как есть естество ея, и тело, как создано, персть; и сам Бог, Который дивно связал сии два, — душу и тело, и срастворил мысленное и невещественное с перстию, соединяется с сими двумя без слияния, — и я человек бываю по образу и подобию Божию, как показало слово. — Впрочем если

вам кажется благословно, скажем опять тоже. Движимый духовным удовольствием и радостию, я желаю сказать вам опять тоже, чтоб яснее представить вам такия мысли: Отец, Сын и Дух Святый — Бог един, Коему мы служим и покланяемся. Бог, душа и тело, человек, созданный по образу и подобию Божию, и удостоивающийся быть богом по благодати.

Но для чего распространил я слово мое об этом, и по какой причине сказал более подробно, как человек бывает богом по благодати? Для того, чтоб устыдились или, лучше сказать, познали самих себя те, которые не имеют в себе черт образа и подобия Божия и отдалены от Бога, да плачут о себе самих, познав, каких благ они лишены, и слушая слово мое, да узрят, какия страсти обладают ими, и да уразумеют, какая глубочайшая тма покрывает их, — вследствие же сего, да убоятся противоречить тем, кои имеют в себе благодать Божию, ею всему научаются и с нею все могут, — и далее да престанут говорить, будто никому из тех, кои живут по Богу, невозможно, находясь среди мира, и принимая пищу или беседуя с женщинами, пребыть неоскверненным душевно и телесно. — Есть Бог безстрастный, никакого не имеющий пристрастия к видимому. — Впрочем я знаю, что те, которые не могут зреть душевными очами (потому что они не отверсты) и даже не чувствуют, что есть свои в душе чувства (для духовных вещей), не понимая смысла сказаннаго мною слова, возразят мне, говоря: знаем и мы, что Бог безстрастен, и не в отношении к Богу сомневаемся в этом, но в отношении к человеку. — Но для того, чтоб заградить таковым уста, я и сказал выше, что и человек бывает богом по благодати, чрез дарование ему Духа Святаго. От чего и бывает, что как солнце, освещая нечистыя места, не оскверняет нимало лучей своих, так не оскверняется душа, или ум облагодатствованнаго человека, носящаго в себе Бога, если случится чистейшему телу его придти в соприкосновение с нечистыми телами человеческими. И не только это, но если б случилось ему быть заключену в темницу вместе с безчисленным множеством неверных и нечестивых, преисполненных всякою скверною, и голому телом тереться с ними голыми, и тогда невозможно, чтоб он или в вере повредился, или отдалился умом от Владыки своего Бога, и забыл дивную оную красоту Его. Многое такое бывало с мучениками и другими святыми; и однакож, эта кознь диавола не причинила им никакого вреда, потому что они имели Бога, обитавшаго и пребывавшаго в них. Кто или от начала сохранил в себе черты образа и подобия Божия, или, потеряв их, потом опять возвратил себе, таковый вместе с тем получает способность смотреть на вещи, как оне есть по природе своей, — и после того, яко во дни благообразно ходящий, так и смотрит уже на все вещи, как оне есть по их природе, не смотрит на цвет, красоту и блистательность их, но, помышляя о существе и свойствах их, пребывает невозмутим никакою по поводу их страстностию, внимая лишь тому, что в них есть существеннаго, и чем они всегда пребывают. Смотрит на золото, но не приковывает ума своего к его блеску, а помышляет лишь о материи, из коей оно, то–есть что оно земля, персть или камень, и не может никогда измениться во что либо другое. Смотрит на серебро, маргариты и всякие драгоценные камни, и чувство его не обольщается приятностию привлекательной цветности их, но смотрит на все эти камни, как на всякий другой простой камень, считая все их пылью и прахом. Смотрит на шелковыя красивыя одежды, и не дивится их многообразию и разноцветности, помышляя, что оне все суть испражнение червей, и скорбя о тех, которые радуются из–за них и блюдут их, как драгоценности. Смотрит на человека, славимаго, шествующаго по улицам в сопровождении множества народа и гордящагося такою славою, и, почитая видимое сновидением, дивится невежеству людскому и посмеивается ему. Видит мир, шествуя среди какого либо большаго города (свидетель истины слов моих — Господь, совершающий в нас сие), и однакож находится в таком блаженном состоянии, какбы был один во всем мире и находился в месте пустынном, непроходимом людьми, какбы ни с кем не имел никакого дела и не знал никого из людей живущих на земле.

Таковый человек, если увидит и женщину, хоть бы самую красивую, не смотрит на красоту лица ея, но видит ее тлеющею и разлагающеюся, какбы она не задолго умерла и сделалась вся пищею червей и комом вонючей грязи, — как сие и в самом деле бывает. Ум его никогда не станет заниматься красотою женщины, но представляет вещество, из коего она, и тление, для коего она готовится. Но если пожелает он и о внешней ея красоте подумать, то умеет от творений возвышаться к Творцу и удивляться Ему, а не служить твари паче Творца. Таким путем, от величия и красоты тварей познает он Создателя; ум его восходит к созерцанию Его и воспламеняет душу стремиться к Сотворшему ее; вместе с чем возраждаются в нем божественная любовь и слезы, и бывает он весь вне видимаго, отрешаясь совершенно от всех тварей. Ведай же, что как свет чувственных очей наших шлется нами инуды, и зрительною своею силою обходит все, сущее пред ним, не оскверняясь ничем из того, что видит, хотя многое в том бывает и срамное, — и мы опять этот свет очей своих переносим на другое неоскверненным; так и ум святых, если случится ему обратить внимание на нечистыя и мерзкия страсти, не оскверняется; потому что он у них наг есть и отдален от всякаго страстнаго похотения. Если и захочет кто из них разсмотреть их, то делает это не для чего другаго, как для того, чтоб обсудить и познать добре страстныя движения и действия страстей, — от чего оне рождаются и какими врачевствами усмиряются. Так, как слышно, делают и врачи, которые разсекают мертвыя тела, чтоб разсмотреть устройство тела и познать по мертвым оным телам, что находится в телах живых людей, и этим знанием пользоваться потом при врачевании болезней, невидных наружно. Так делает и духовный врач, желающий искусно врачевать страсти души. Чтоб тебе показать в слове врачевательное искусство его, я представлю тебе это в примере.

5. Предположи, что кто нибудь из больных душевно идет к духовному врачу, омраченный страстию, смятенный весь умом, и вместо врачевства просит у него того, что вредит, т. е. что или увеличит его болезнь, или причинит ему даже смерть. Смотрит человеколюбивый и сострадательный врач на сего болящаго брата, вникает в болезнь его, жжение и резь от ней, и находит, что она и без того к смерти, если не принять мер. И что делает? Не кричит на него за его неразумное прошение, не отказывает ему тотчас во врачевстве желаемом, не говорит, что оно худо и смертоносно, — не дам тебе его, — чтобы тот не убежал от него, не пошел к другому врачу, неопытному во врачевании душевных болезней, и получив от него желаемое, не умер тотчас; но показывает ему всякую снисходительность и искренность, чтоб убедить его, что готов лечить его тем лекарством, котораго он просит, и удовлетворит его желание. Слыша это, больной ожидает врачевства с радостию. Врач между тем, как опытный и мудрый врачеватель, представляет ему другия врачевства, которыя по виду сходны с желаемыми больным, но существенно разны по составу, и инаковы по вкусу и дивны по силе действия. Ибо только что примет больной эти врачевства, как уже ощутит врачевательную их силу, — тотчас прекращается или умаляется жжение страсти, и начинает закрываться рана душевная, что и располагает его к ним; о тех же врачевствах, которых он прежде желал с таким жаром и неудержимостию, и воспоминать ему нежелательно. И видеть можно чудо некое, в нем и в подобных ему совершающееся, — как эти врачевства, обыкновенно не так приятныя, делают больных здоровыми, закрывают раны, погашают жжение, — и тех, которые прежде алкали вредных и смертоносных яств, располагают желать одних полезных и всем разсказывать о дивном искусстве врача и мудром его методе врачевания.

Да слышат сие здравствующие и да поймут, что сказано мною прикровенно, если прияли благодать духовнаго разумения, потому что больные не могут этого понять, тем более, когда они даже не знают, что больны. И таких кто в силах убедить, что они больны? Ибо они самую эту болезнь свою почитают здоровьем, и желают всегда творить волю плоти и все, чего требует их похоть и естество. Как невозможно убедить тех, кои вышли из ума, сознать, что они действительно вышли из ума, так и тех, кои валяются в страстях и, состоя в рабстве у них, не чувствуют своего им рабства, никто не может довесть до сознания, что она находятся в таком худом состоянии, или убедить их перемениться на лучшее. Они слепы и не верят, чтоб кто нибудь был видущ; как же их убедить, что и для них возможно, чтоб они открыли очи свои? Если б убедились в этом, то, может быть, и они взыскали бы открытия очей своих; обретши же его, увидели бы ясно и познали тех, кои распялись миру. Но как они не хотят освободиться от страстей, то тем самым затыкают уши свои и не могут внятно слышать Апостола Павла, который говорит: мне мир распяся, и аз миру (Гал. 6:14). Живу же не ктому аз, но живет во мне Христос (Гал. 2:20). И еще: умертвите убо уды ваши, яже на земли, блуда, нечистоту, страсть, похоть злую, и лихоимание (Кол. 3:5).

Кто таким образом умер миру (что и есть крест), кто не сам живет, но в, ком живет Христос, кто умертвил уды, яже на земли, т. е. страстныя движения тела, сделав его непричастным никакой страсти, или никакой похоти злой, тому как возможно, скажи мне, восприять хотя малое какое чувство страстное или попустить себе испытать движение сласти греховной, или наклониться к ней хоть сколько нибудь в сердце? Если же не веришь еще сему и отвергаешь сказанное мною, то подумай, кого

ты осуждаешь и кого полагаешь соучастником в грехе? Увы твоей продерзости! Ибо о тех, которые имеют в себе пребывающим и живущим Христа, о тех говоришь ты, что они обольщаются в сердце своем сластию греховною. По таким словам твоим выходит, что Христос, Который греха не сотвори, ниже обретеся лесть во устех Его, — Он, вземляй грехи мира и избавляющий души, с Ним соединившияся, от всякой страсти, сделался соучастником в грехе. — Вижу человече, что ты не понимаешь что я говорю тебе, и сколь велика хула, тобою произносимая. Не трепещешь? Не заграждаешь себе уст рукою своею? Не учишь языка своего — не говорить того, чего не испытал еще ты на деле, чего не познал умом своим, чего не видели очи твои, и величия чего не принимало ухо твое? Не знаешь разве, что те, которые испытали это и делом и словом, смеются над тобою, как над несмысленным, когда ты берешься говорить об этом, потому что говоришь все навыворот? Итак, если ты сподобился получить божественную благодать, то учи свободно о том, что касается благодати, и богословствуй безпрепятственно о Боге по естеству, и о сынах Божиих по благодати, говори и ты не запинаясь, что святые человеки суть рабы славы Божией. Если же исповедуешь, — и хорошо то делаешь, — что не получил ты такого дарования, не чувствуешь, чтоб умер ты миру, не сознаешь, чтоб взошел ты на небо и там укрывался один, не показываясь вне, если не изшел ты вовне мира, подобно Павлу, в теле ли, или кроме тела, если не знаешь, что изменился весь и стал, как дух чрез отложение и отвержение плоти, духовная духовными сразсуждая, — если, говорю, не сделался ты таковым, то почему не молчишь и не ищешь в покаянии и слезах получить и испытать сие, но охочь говорить попусту о том, чего не знаешь, любишь, чтоб тебя называли и без того святым, не поперечишь молве, будто ты более, чем другие, спасен, не трепещешь принимать чужие помыслы, учить других и руководить их к свету, будучи сам лишен божественнаго света не боишься пасти братий, сидя сам еще во тме и не стяжав еще того ока, которое видит истинный свет, не стыдишься врачевать других, будучи сам весь в болезни и не чувствуя собственных своих ран? Скажи мне, прошу тебя, если ты не сознаешь, чтоб был безстрастен и не чувствуешь, чтоб обитал в тебе безстрастный Бог, то на что дерзая и полагаясь взял ты на себя дела, свойственныя безстрастным, и служения, принадлежащия одним святым рабам Божиим? Внимай добре, чтоб забывшись, не взойти на чужия степени и служения, и после не быть изгнану во тму кромешнюю, как презрителю воли Божией, и как дерзкому и непотребному рабу. Смотри, как бы не оказаться тебе не имеющим брачной одежды (которая не другое что есть, как благодать Святаго Духа) и как обнаженному от нея не быть связану по рукам и ногам и ввержену в огнь геенский. Поостерегись браться пасти других, прежде чем стяжешь верным другом пастыря Христа; ибо ведай, что имеешь дать ответ не только за свое недостоинство, но и за разумных овец, которых погубишь по своей необученности и своей страстной жизни. Смотри, прошу тебя, не бери на себя чужих долгов, будучи сам должником, хотя бы то и небольшим долгом. Не дерзай давать кому–либо разрешение грехов его, если сам не стяжал еще внутрь сердца своего Вземлющаго грех мира. Внимай, брате, чтоб не восхотеть судить другаго, прежде чем сделаешься верным судиею себя самого и изследователем собственных своих падений, и прежде чем сам над собою произнесешь праведный приговор и воздашь должное правде слезами и плачем. И тогда уже, как освободишься от закона плоти и от смерти греховной и исполнишься Духа Святаго, тогда соглашайся на поставление себя благодатию Божию в праведные судьи для суда над другими, яко рукоположенный на то от Бога, благодатию Духа. Смотри, как никто из мирских начальников не дерзает восходить на степень судей, прежде чем будет определен на то царем. Если теперь в отношении к человеческим достоинствам соблюдается такой порядок и держится такой страх, чтоб как нибудь не погрешить пред земным царем, то какое благоговение и какой страх должны мы держать в отношении к божественному, чтоб не восходить саморукоположенно на достоинства Божии самим от себя, и по человеческому суду, прежде чем призваны будем к тому от Бога, и чтоб не впасть за то в руки Бога живаго? Вострепещи, человече, убойся долготерпения Божия и не покажись таким, что имеешь пред небесным Царем и Богом меньший страх, чем какой мирские начальники имеют пред царем земным, или что нерадишь о богатстве благости и долготерпения Божия, по славолюбию и властолюбию. Он есть Властитель всяческих и страшный Судия всех, воздающий каждому по делам его и по помышлениям сердца его. Почему, как мирския власти приносят земному царю честь и страх, так и ты принеси небесному Царю и Богу, хотя такие же честь и страх, чтоб почитая Его и боясь таким образом, мог ты соблюсти заповеди Его, а чрез такое соблюдение заповедей Его предуготовить себя самого к тому, чтобы сподобиться соделаться жилищем трисияннаго света Его, как неложно обетовал сам Он, говоря: имеяй заповеди Моя, и соблюдаяй их, той есть любяй Мя: а любяй Мя возлюблен будет Отцем Моим: и Аз возлюблю его и явлюся ему сам. И еще: аще кто любит Мя, слово Мое соблюдет: и Отец мой возлюбит его, и к нему приидем, и обитель у него сотворим (Ин. 14:21, 23). Коль же скоро сделаешься ты таковым, то не будешь уже более жить для себя самого, но увидишь, что ты мертв для мира, как имеющий плоть свою мертвою и неподвижною на грех, жив же Богови, яко от Него действуемый и движимый. Увидев себя в такой славе, начнешь ты велегласно в радости душевной вопиять с божественным Павлом: благодарю Бога моего, что закон духа жизни о Христе Иисусе освободил меня от закона греховнаго и смерти. С этого момента и далее не будешь ты уже полагать различия мужескаго лица и женскаго и не будешь подвергаться вреду от них, яко приявший то, что по естеству (введенный опять в состояние, свойственное человеку по естеству его), и не смотрящий более на творения Божии по естеству их; но, будешь ли находиться и беседовать с мужами или с женами, останешься невредимым и несдвигаемым с стояния твоего по естеству, смотря на них, как на члены Христовы и храмы Божии. Но прежде чем достигнешь ты в такую меру и прежде чем увидишь в членах своих животворную мертвость Иисус–Христову, очень хорошо сделаешь, если будешь избегать лиц, причиняющих тебе вред, которыя сами по себе конечно не имеют ничего худаго и соблазнительнаго, но мы прельщаемся ими и по поводу их влекомы бываем к неуместным пожеланиям, по причине живущаго в нас первороднаго греха. Если будешь так поступать, то вся жизнь твоя будет безбедственна, и ты не поткнешься никогда ногою твоею о камень греха, — если, разумею, ты будешь иметь Бога в себе, или будешь подвизаться стяжать Его с помощию Христа, Бога нашего, Коему подобает всякая слава, честь и поклонение, со Отцем и всесвятым и животворящим Духом, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

СЛОВО ВОСЕМЬДЕСЯТ ЧЕТВЕРТОЕ

1. О безстрастии и о дарованиях, каких мало–по–малу сподобляются преуспевающие в нем. 2. В чем состоит совершенство духовнаго о Христе возраста?

1. Как тому, кто хочет чисто видеть свет солнца надо иметь чистыми очи тела своего; так и тому, кто берется беседовать о безстрастии, надо иметь очи души своей освобожденными от всякой злой похоти и всякаго помысла страстнаго, чтоб, не будучи тревожим и возмущаем в уме никакою страстию, мог он чисто взирать на высоту и на глубину его, или понять, как следует, многия и великия его дарования и действия, и ясно изложить их в слове. Ибо если станет он говорить о его проявлениях и свойствах с умом возмущенным и сердцем нечистым, то, не смогши словом свободным раскрыть его действия, лишен будет и тех немногих благ его, какия, может быть, получил от него, за то, что действуя так, он некоторым образом презирает и безчестит его и затмевает светлость его. Ибо написано: имущему дано будет, и преизбудет: от не имущаго же, и еже мнится имея, взято будет от него (Мф. 25:29). Которые имеют безстрастие, те очевидно любят его и любимы суть от него преизбыточно, и когда ненасытно говорят о нем, делаются еще более безстрастными, воспламеняясь любовию, какую имеют к нему. Но которые привязаны и некоторым образом связаны еще хотя малейшею какою похотию мира и вещей мирских, или какою либо душевною или телесною страстию, эти далеки от него и много отдалены от пристани его. Почему когда начнут говорить о безстрастии и покусятся возвести ум свой на высоту его, теряют и тот мир, который, как им думалось, имели они прежде, по той причине, что емлются, как рабы, и бывают влачимы туда и сюда похотию той страсти, к какой они прилепились. И это страждут они праведно: ибо, как говорит Апостол, имже кто побеждается, сему и работен есть (2 Петр. 2:19).

Они однакож, будучи омрачаемы в уме своем тою страстию, коей порабощены, вину омрачения не на себя самих возлагают, но дерзают слагать ее на безсилие всесильнаго безстрастия, и это бывает с ними потому, что они совсем не познали опытно, каково умное чувство, созерцание и вседейственное действо сего безстрастия, но обдумывая относящееся к нему по своим мыслям и соображениям, при высоком мнении о своей внешней учености философствуют о нем иногда так, иногда иначе, и истощаются в усилиях над тем, чего не знают. При всем том они никогда не согласятся исповедать или возчувствовать свою немощность, причиненную им неверием, нерадением и долговременною привычкою к страстной жизни; но утверждают, что и другие люди все подобны им и обладают теми–же страстями. Ибо тщеславие и зависть не позволяют им признать, что кто либо другой выше их по добродетели и здравоумию.

Но богомудрые и духовные отцы не поступают таким образом и не идут против истины, — не буди тебе сказать такую хулу на святых; а чем просветились в уме своем от блаженнаго безстрастия и что познали прежде из опыта, то говорят и утверждают. Я же говорю дерзновенно то, чему сподобился научиться у сих отцев, чтоб не быть осуждену, подобно рабу скрывшему талант. И так, как дают разуметь сказанныя Христом Господом слова: много званных, мало же избранных, — и: в дому Отца моего обители многи суть, — так и знайте все вы, что святых много, а безстрастных немного, и что в среде тех и других имеет место великое различие. Но внимайте добре в точный смысл того, что — я буду говорить.