Творения. Том 2: Стихотворения. Письма. Завещание

Богослов Григорий

Из 408 стихотворений (не считая трагедии) написано размером:

а) гекзаметра – 66;

б) элегического двустишия – 935;

в) ямбического триметра – 102;

г) анакреонтическим – 5.

По количеству строф, составляющих в общей сложности 17 531 (без трагедии), метрические цифровые группы распределяются таким образом:

а) гекзаметрических строф – 5284;

б) элегических – 3924;

в) ямбических – 8147;

г) анакреонтических – 176.

Трагедия« », составляющая 409-е стихотворение и состоящая из 2151 строфы, написана размером ямбического триметра, и, таким образом, со включением ее общее число ямбических строф у Григория Назианзина возрастает до 10 298.

Заключение

Гренье, на книгу которого мы не раз ссылались в своем сочинении и немало приводили выдержек из нее, заканчивает свои рассуждения о Григории Богослове следующими словами:

«В этом человеке, стало быть, (усматриваются) –

два человека: христианский поэт и литератор четвертого века. Мы не дорожим вторым, который только и рекомендует себя, что сомнительными проблесками ума, мы удивляемся, мы всею душою своею любим первого, потому что нам кажется, что мы обязаны ему пьесами самыми совершенными из христианской литературы. Искренность движения, натуральность плана, чистота вкуса, могущество стиля – вот заслуги, с которыми он предстает перед нами; и для нас святой Григорий Назианзин идет впереди блаженного Августина, святого Василия, святого Амвросия и святого Иоанна Златоуста» [813] . Подражая Гренье, мы с полным убеждением можем сказать о нем самом, что из двух его положений, которыми он резюмирует свою книгу о святом Григории, мы не придаем никакого значения второму и всею душою своею присоединяемся к первому.

813

La vie et les poe'sies de saint Gre'goire de Nazianze par A. Grenier. P. 237–238.

Если сопоставить это заключение Гренье с критическим взглядом на святого Григория, как поэта, Ульмана, мы увидим странную противоположность в воззрениях их на один и тот же предмет: где французский ученый видит «сомнительные проблески ума» (lueure douteuses d'esprit), там с благоговейным почтением останавливается немецкий критик и замечает при этом, что насколько это почетно было для него как для человека и богослова, настолько же невыгодно для него как поэта («so ehrenvoll dieses fur ihn als Menschen und Theologen ist, so unvortheilhaft war es fur ihn als Dichter» [814] ); а где тот же немецкий критик, смотря на поэзию святого Григория Богослова как «более на продукт рефлексии, спокойного обсуждения, чем внутреннего поэтическо-творческого побуждения, непроизвольно стремящегося к обнаружению», видит «вместо поэтического тона больше одни образы, тропы, украшения и выспренние выражения, которые он некстати заимствовал весьма часто из других поэтов» (die er nur allzuoft aus andem Dichtern unpassend entlehnte [815] ), там французский ученый восхищается искренностью движения, натуральностью плана, чистотой вкуса, могуществом стиля. С довольно оригинальным также взглядом на святого Григория как поэта выступает в своей книге, или, точнее, в отделе книги, посвященном поэзии Григория Богослова, и новейший французский ученый, аббат Монто. Основное воззрение его на святого Григория, проходящее через весь подлежащий отдел его сочинения, ясно формулировано уже в самом конце отдела; оно представляется именно в выводном заключении, что «Григорий был по природе поэт, но что он, к сожалению, никогда не изучал самой поэзии и совсем чужд был теоретического идеала, который был необходим ему» [816] . Так что «в душе своей он больше был поэтом, чем в стихах своих» (Il а e'te' plus poete, que son systeme) (ibid.). В связи с этим воззрением Монто высказывает здесь склонность разделять отчасти мнение Гренье, что Григорий не совсем свободен был от влияния того превратного направления современной ему риторической школы, характеристику которого, здесь же кратко набрасываемую Монто, мы уже приводили выше. На каких же пьесах святого Григория более заметно и более невыгодно для него, как поэта, отразилось это вредное литературное направление? Оно, по мнению Монто, естественно обнаружилось всего больше в тех произведениях, где, собственно, и должно было выступить в противовес ему правильное теоретическое изучение поэзии, которым, однако, не обладал поэт, – именно в произведениях эпической композиции, в пьесах объективно-повествовательного характера, каковы, например, его исторические пьесы.

814

Gregorius von Nazianz… etc. S. 291.

815

Gregorius von Nazianz… etc. P. 292.

816

«Mais il n'a jamais e'tudie' da poёsie prise en elle-meme, et l'ideal theoretique, qui lui eut e'te' necessaire, n'est pas entre tout entier dans son esprit» (Revue critique de quelques questions historiques se rapportant а saint Gregoire de Nazianze et а som sie'cle. Par l'abbe Lcuis Montaut. Paris, 1878. Chapitre VII: Les poe'sies de saint Gregoire de Nazianze. P. 216. ср. P. 204).

«Поэма «О жизни своей», например, хотя и представляет, – говорит Монто, – некоторые страницы, где обнаруживается эпический жанр, но как почти везде в подобных произведениях, цель практическая вредит здесь цели эстетической» [817] . Упоминая о другом историческом стихотворении Назианзина – «О себе самом и о епископах», Монто находит уместным сделать здесь общее замечание, что «Богу не угодно было, чтобы поэт претендовал на роль Гомера в стихотворениях о себе самом» [818] Главная же сила Григория как поэта заключается, по мнению Монто, в его изящнейших лирических стихотворениях. «Провидение сделало его счастливым соперником греческого искусства там, где он сам не думал быть им» [819] .

817

Ibid. P. 214.

818

Revue critique de quelques questions historiques se rapportant a saint Gr!egoire de Nazianze et a som si!ecle. Par l’abbe Lоuis Montaut. Paris, 1878. P. 291.

819

«Providence l'avait fait le rival heureux de l'art grec la ou il ne pensait pas l'etre». (Ibid. P. 215).

В

частности, в области этого «греческого искусства» Монто находит достойного соперника святому отцу в Пиндаре; это ясно видно из страницы 189 его сочинения, где он, сочувственно ссылаясь на отзыв Вильмена (Villemain), сравнившего стихотворения Григория Богослова в художественном отношении с образцовыми произведениями Пиндарического вдохновения, выражается так: «Небу угодно было, чтобы святой Григорий возымел идею сообщить своим наиболее коротким поэтическим произведениям эстетическое разнообразие и искусное единство произведений Пиндара».

Мы привели эти наиболее характерные суждения и отзывы о святом Григории как поэте, чтобы показать, что каждый из критиков его смотрит на него со своеобразной точки зрения, и при этом нельзя упустить из внимания того, что каждый из них не совсем верен и выдержанно последователен даже и в своей собственной точке зрения на дело. Возьмем хоть автора «научных вопросов о Григории». Общая и основная точка зрения его в подлежащем отделе этих «вопросов» побуждает его признавать святого Григория поэтом лирическим. Выражая, однако же, эту мысль и с некоторым восхищением оттеняя ее сравнением поэта с первоклассным античным лириком, Монто не приводит при этом ни одного чисто лирического стихотворения святого Григория. Между тем как, вооружаясь против эпических стихотворений Григория и именем Бога отказывая поэту здесь в роли Гомера, Монто с восторгом останавливается пред двумя, вовсе не лучшими в своем роде, эпическими поэмами: «К Немесию» и «К Олимпиаде», усматривает в них классическую композицию» (p. 196), называет их «poetique monument de direction antique» [ «поэтический памятник античного направления»] (p. 197) и целиком, дословно, приводит их здесь во французском переводе; и нужно заметить, что такое внимание в отношении этих двух поэм, не считая еще некоторых эпитафий, составляет исключение в целой характеристике Григория как поэта.

Естественным следствием научного знакомства с такого рода критической литературой по предмету нашего сочинения является вопрос – чем объяснить эту разность в воззрениях критиков на Григория-поэта и какое значение могут иметь эти разногласия критиков друг с другом и даже одного и того же автора с самим собою при нашем личном суждении о том же предмете?

Эти разногласия в отзывах о нашем поэте мы ставим, во-первых, в причинную связь с тем обстоятельством, что отзывы эти, по крайней мере большая и самая невыгодная для поэта часть их, были сделаны учеными еще по старым, далеко не полным и критически неисправным изданиям стихотворений святого отца, так как новое полнейшее и совершеннейшее издание их Кайльо вышло только в конце первой половины текущего столетия. Мы положительно только этим можем объяснить, например, ту странную несообразность в книге Ульмана, что он, смягчая свой жесткий приговор над поэтической деятельностью и поэтическими произведениями святого Григория Богослова замечанием, что все же как по самой природе своей Григорий действительно обладал некоторым поэтическим талантом (eine wirkliche… Dichterader in seinem Wesen lag; s. 291), так и между поэтическими произведениями его есть «прекрасные, глубоко прочувствованные и действительно трогательные места» (schone, tief gefuhlte und wirklich ergreifende Stellen), что «отдельные небольшие стихотворения, которые вылились из непосредственного одушевления и исполнены чистого чувства, могли бы удовлетворить и наиболее строгих ценителей» (s. 292), – что, оговариваясь таким образом, он подводит под эту исключительную рекомендацию только гномы и ни одним словом или намеком не упоминает ни о гимнах, ни об элегиях – чисто лирических стихотворениях святого отца, которые, скорее всего, могли бы удовлетворить критика если не с более строгим, то с более серьезным и более развитым художественно-поэтическим вкусом, чем у Ульмана. Это несообразное суждение его тем резче бросается в глаза всякому внимательному читателю его книги, что оно совсем не вяжется с его же собственным мнением, упреждающим только на одну страницу это суждение, что именно в стихотворениях Григория Богослова уже потому нечего искать истинной поэзии, что они все почти служат сторонней для поэзии цели – цели моральной (!) и религиозной. Естественно подумать после этого, что моральнодидактические стихотворения святого Григория будут первой и самой жалкой жертвой отрицательной критики Ульмана. И вдруг, на следующей же странице книги, эти-то самые «moralische Spruche und inhaltreiche Lehrgedichte» [ «моралистические высказывания и богатые по содержанию учительные стихотворения»] оказываются самыми лучшими поэтическими произведениями святого Григория.

Во-вторых, разногласия во мнениях о поэтическом таланте святого Григория Богослова и противоречивые суждения о художественной ценности стихотворений его, по нашему мнению, зависят в известной степени и от того еще, что вся почти критическая литература о нем как поэте исчерпывается авторами, по роду и характеру ученых занятий прямо не принадлежащими к области литературы, в тесном смысле слова. В своих трудах, посвященных исследованию вопросов специально-богословских (как, например, сочинение Ульмана) или церковно-исторических (как исследования Монто, а тем более – труды вроде «Christliche Kirchengeschichte» [ «Церковная история»] Маттия Шрекка, Неандера и т. п.), эти ученые только вскользь и мимоходом заглядывают в стихотворения святого отца или даже считают для себя достаточным ограничиться кратким обзором одних исторических стихотворений святого Григория.

В-третьих, наконец, разнородность суждений о поэтической деятельности святого Григория Назианзина, нам кажется, обусловливается в значительной мере самой новизной и оригинальностью предмета ее. При отсутствии специально-литературных критических работ в области христианской художественной литературы, для суждений о стихотворениях христианского поэта сторонних специалистов нет ни устойчивой опоры для правильной и определенной точки зрения на них, ни руководящей нормы или критериума для критической оценки их специальных достоинств. Мы видим, с каким недоверием и предубеждением приступает к суждению о поэзии святого Григория Ульман, по которому в ней, во-первых, уже потому нет и не могло быть поэтической ценности, что она служит нравственной цели; во-вторых, потому, что святой Григорий уже в глубокой старости и в аскетическом уединении посвятил себя поэзии (s. 291). И если Гренье решается поставить святого Григория как поэта выше блаженного Августина, Амвросия и Златоуста, то это – едва ли не первый робкий шаг христианско-литературной критики, справедливо вносящей в нее метод сравнения.