Творения
Шрифт:
Несторій: Ты говоришь, что пострадалъ Сынъ? Следовательно, пострадалъ и Отецъ. Если же говоришь, что Отецъ не страдалъ, то ты делаешь Сына иносущнымъ Ему.
Кириллъ: Я не называю ни Отца страждущимъ, ни Сына — нестраждущимъ; но безстрастно — Божество, такъ какъ безтелесно; страждетъ же Господь по плоти.
Несторій: Я не говорю, что Слово, ставъ плотію, не страдало; ибо Божество безстрастно. И Безстрастный выше страданій; плоть же страстна и человеческое естество смертно.
Кириллъ: И мы исповедуемъ Божество безстрастнымъ; плотію же Оно приняло страданіе; отсюда — Христу пострадавшу за ны плотію (1 Петр. 4, 1). Имя же — Христосъ — не чуждо Богу; ибо Апостоль говоритъ: отъ нихже Христосъ, Сый надъ всеми Богъ благословенъ во веки. Аминь (Рим. 9, 5).
Посланіе къ обвинявшимъ его въ своихъ письмахъ за то, что онъ, узнавъ о распространеніи нечестиваго ученія Несторіева, не умолчалъ о немъ
Вашему благочестію угодно было написать ко мне, что благоговейнейшій Несторій былъ огорченъ моимъ посланіемъ, которое я писалъ къ монахамъ, желая возвратить къ благочестію техъ изъ нихъ, которые уклоняемы были отъ него тревожною молвою. Я долженъ теперь сказать, что это огорченіе произошло не столько отъ меня, сколько отъ егоже благоговеинства. Такъ, для техъ, которые соблазнены были его поученіями, я изложилъ ученіе правой веры. А онъ допустилъ епископа Дорофея открыто сказать въ соборной церкви православныхъ: анафема тотъ, кто скажетъ, что Святая Дева есть Богородица. Услышавъ эти слова, онъ не только промолчалъ, но и принялъ его тогда же въ общеніе при совершеніи таинства литургіи. Вотъ ныне мы, по его распоряженію — не скажу, прямо имъ подвергаемся отлученію — слышимъ анафема. He помимо его образа мыслей говорилъ въ церкви и епископъ Дорофей. Такимъ образомъ не только на насъ и на другихъ епископовъ всей вселенской Церкви, еще живыхъ; но и на нашихъ
Посланіе къ Ювеналію, епископу Іересалимскому
Господину моему, возлюбленнейшему брату и сослужителю Ювеналію Кириллъ о Господе желаетъ всякаго блага.
Желалъ бы я, чтобы высокочтимый епископъ Несторій следовалъ истинной вере, идя по стезямъ мужей благочестивыхъ! И кто изъ здравомыслящихь не пожелаетъ, чтобы те, кому выпадаетъ жребій быть вождями стадъ Спасителевыхъ, были вполне известны по правоте веры? А какъ настоящія у насъ дел'a открылись не такими, какихъ надеялись, когда въ томъ, въ комъ мы ожидали истиннаго пастыря, нашли гонителя правой веры: то намъ надобно теперь вспомнить слова Христа, Спасителя всехъ насъ: не пріидохъ воврещи миръ на землю, нo мечь: пріидохъ бо разлучити человека на отца своего (Матф. 10, 34–35). Если для насъ брань противъ родителей не предосудительна и безъукоризненна, когда знаемъ, что подвизаемся для славы Христовой: то какъ намъ не считать своею непременною обязанностью, — въ то время, какъ оплакиваемъ потерю брата, — препоясаться мечемъ ревности по Боге и сказать всемъ, живущимъ на земле, сіи слова: аще кто есть Господень, да идетъ ко мне (Исх. 32, 26)! Въ томъ, въ другомъ изъ моихъ писемъ я убеждалъ его следовать не своимъ мненіямъ, а правой и апостольской вере, преданной святымъ церквамъ, надеясь отклонить его отъ неправоты, какая въ его сочиненіяхъ; но предлагаемое мной врачество нисколько не помогло, советъ не исполненъ. Онъ не только не захотелъ последовать ученію истины, но и прислалъ ко мне посланіе за своимъ подписомъ, въ которомъ делаетъ мне упрекъ за то, что я будто бы огорчилъ его, и при этомъ онъ прямо высказалъ, что Святую Деву нельзя называть Богородицею. А это не значитъ ли прямо сказать, что Еммануилъ, въ которомъ основаніе нашего упованія на спасеніе, не есть истинно Богъ.
Предположивъ, что можетъ склонить къ себе и римскую Церковь, онъ писалъ къ господину моему, благочестивейшему и боголюбивейшему брату и сослужителю Келестину, епископу римской Церкви, и изложилъ въ посланіяхъ свое извращенное ученіе. Онъ также прислалъ туда много истолковательныхъ сочиненій, изъ которыхъ обнаружилось, что онъ мыслитъ неправо. И онъ решительно былъ осужденъ, какъ еретикъ. Благочестивейшій и боголюбивейшій епископъ римской Церкви, Келестинъ, писалъ о немъ то, что верно узналъ о немъ, и ко мне прислалъ эти письма. Я почелъ нужнымъ переслать ихъ къ тебе и ими возбудить въ твоемъ благочестіи ревность къ святому делу, которая въ тебе сильна всегда своею внутренней силой, для того, чтобы намъ, при единодушіи и ревностномъ усердіи, препоясавъ себя поясомъ любви ко Христу, спасти людей, подвергшихся опасности, и поддержать Церковь въ ея свете. Безъ сомненія все мы, въ единомысліи между собою, определивъ для себя планъ, будемъ писать къ нему и къ народу. Если мы будомъ иметь успехъ и возвратимъ его отъ настоящаго образа его мыслей къ истине, то мы пріобрели брата (Матф. 18, 15), и спасли пастыря. А если наше намереніе останется безъуспешнымъ, то онъ самъ будетъ виновникомъ своей судьбы, и самъ отъ себя вкуситъ плодовъ делъ своихъ. Намъ также непременно надобно писать къ христолюбивому и благочестивейшему императору и ко всемъ государственнымъ сановникамъ, и советовать имъ, чтобы они человека не ставили выше благочестивой веры во Христа, но утвердили бы въ ней вселенную и избавили бы стадо его отъ злаго пастыря, въ томъ случае, когда онъ не приметъ отъ всехъ насъ вразумленій. Скажи наше благожеланіе братіямъ, находящимся при тебе. Тебя приветствуютъ о Господе те, которые со мною.
Послание в Келестину, епископу Римскому
Преподобнейшему и боголюбезнейшему отцу Келестину Кирилл желает о Господе всякого блага.
Если бы мне можно было молчать и не писать к твоему благочестию о всех настоящих смутах, если бы можно было избегнуть жалоб и избавиться от огорчений, особенно при столь важных событиях, когда потрясается некоторыми правая вера, то я сказал бы самому себе: «Хорошо! И нечего опасаться молчаливому — покой лучше тревоги!» Но так как Бог требует от нас бдительности в таких обстоятельствах, а давний обычай Церквей указывает входить в сношение с твоим благочестием, то я необходимо должен писать к тебе и известить, что сатана и ныне приводит все в смятение, свирепствует против Церквей Божиих и везде пытается уклонить от прямого пути веры тех, которые идут по нему. Не утихает этот все лукавый зверь, быстро распространяющий нечестие. До настоящего времени я молчал и ни к твоему благочестию, ни к другому кому–либо из наших сослужителей ничего не писал о нынешнем правителе Церкви Константинопольской, думая, что поспешность в таком деле — заслужить неодобрение; но так как зло достигло уже крайней степени, то я почел за непременную обязанность не молчать больше и сказать все о происшедших смутах.
Тот, о ком я говорю, как скоро вступил на епископию, вместо того чтобы назидательными поучениями делать добро не только постоянным тамошним жителям, но и временным пришельцам, которых там, говорят, из всех городов и селений бывает очень много, поставил себе задачей говорить странное, нелепое — такое, что далеко отступает от апостольской и евангельской веры, которую отцы сохранили в точности и передали нам как многоценную жемчужину. Беседы его, которые говорил он в церкви, и притом очень часто, — и доселе не перестает говорить, — я послал к твоему благочестию как прямое доказательство его учения. Признаюсь, что я соборною грамотою хотел довести до его сведения, что мы не можем входить в общение с тем, кто так говорит и мыслит, но этого я не сделал. Рассудив, что поскользающимся надобно подать руку для поддержания их и упавших надобно поднять, как своих братий, я в своих письмах к нему советовал отстать от такого нечестивого учения, но от этого мы не получили никакой пользы. Как скоро он узнал, что мы не только далеки от того, чтобы одинаково с ним мыслить, но и, не одобряя его, побуждаем отстать от вымыслов — я не хочу назвать их учением, — он всячески стал коварствовать против меня и доселе не перестает производить смуты. Когда мы ждали, что он исцелится от своей болезни, удержится от противохристианского учения, узнаём, что мы ошиблись в своей надежде, по следующему событию. В Константинополе был епископ Дорофей, одинаковых с ним мыслей, человек корыстолюбивый, и льстивый, и дерзкий на словах. Он во время одного общественного богослужения — это было уже в то время, как Несторий занимал престол Церкви Константинопольской, — встал со своего места и громким голосом дерзнул сказать: «Кто говорит, что Мария есть Богородица, тот да будет анафема». Весь народ поднял сильный крик и вышел из храма; он не хотел быть в общении с теми, которые имеют такие мысли; так что и в нынешнее время народ константинопольский не бывает при соборных молитвословиях, кроме немногих людей, легкомысленных и угодников ему. Монастыри же почти все, и их архимандриты, и многие из членов сената, не бывают при богослужениях, боясь, чтобы не сделалась неправою их вера от того превратного учения, которое он и его клевреты, пришедшие с ним из Антиохии, везде разглашают. Его беседы принесены были и в Египет, и я узнал, что некоторые нерассудительные люди увлечены были ими в заблуждение, а некоторые в недоумении спрашивают друг друга: истинны ли слова его или он заблуждается? Опасаясь, чтобы яд этой болезни не проник в сердце простодушных, я написал окружное послание ко всем египетским монастырям, укрепляя их в правоверии. Списки с него некоторыми переданы и в Константинополь; прочитавшие его получили от того великую пользу, так что многие из государственных сановников письменно благодарили меня. Но в нем это только сильнее раздражило досаду на меня: он поднимает брань против меня, как против врага, хотя не находит во мне другой вины, кроме той, что не хочу иметь одинаковых с ним мыслей, что я вопреки ему поддержал во многих веру, которую приняли мы от отцов, убедив многих считать истинным то, чему научились мы из Священного Писания. Не озабочиваясь умыслами его против меня и поручая себя всеведущему и всесильному Богу, я написал к нему и другое послание, в котором, кратко изложив учение правой веры, убеждал и заклинал его Богом сообразно тому и мыслить, и говорить; но и этим я не принес никакой пользы: он и теперь таков же, как и прежде, и не перестает говорить превратное. Считаю нужным известить твое благочестие, что с моими словами согласны и все восточные епископы; они все теперь в огорчении, в печали, а особенно благочестивые епископы в Македонии. А он, зная это, считает себя мудрым больше всех, думает, что только он знает смысл Боговдохновенного Писания и постиг тайну Христову. Не следовало ли бы ему скорее убедиться в том, что, когда все, какие есть по всей Вселенной, православные епископы и миряне исповедуют, что Христос есть Бог и что Дева, родившая Его, есть Богородица, Он один, отвергая это, находится в заблуждении? Но он, ослепленный гордостью, думает, что, действуя на всех властью своего престола, заставит и нас и всех других одинаково с ним мыслить. Так что же остается теперь делать нам, когда не можем ни вразумить его, ни отклонить от таких бесед, когда народ в Константинополе со дня на день сильнее и сильнее заражается зловерием, а некоторые с томлением в душе ждут себе помощи от православных епископов? Рассмотрению нашему подлежит не какое–нибудь обыкновенное дело, и молчание тут нисколько не оправдает нас. Христос подвергается поношению — как же мы будем молчать? Каждый из нас
Но мы не хотим открыто прервать наше сношение с ним, не сделав наперед сношения с твоим благочестием. Поэтому, благоволи письменно изложить свое мнение о том, должно ли нам еще иметь общение с ним или прямо объявить, чтобы никто не входил в общение с ним, когда он остается с таким образом мыслей и так учит. Суждение твоего благочестия об этом деле надобно будет письменно передать также благочестивейшим и боголюбивейшим епископам Македонии и всем прочим пастырям восточных Церквей. Согласно желанию их, мы дадим им опору и оружие, чтобы стоять всем им единодушно и единомысленно и подвизаться за правую веру, против которой открылась брань. А на него самого уже изрекли анафему наши великие, досточтимые и славные отцы, учившие, что Святая Дева есть Богородица, с ними же вместе и мы, ныне живущие. Он не хотел высказать своего учения сам своим языком, а выставил для того другого, Дорофея, о котором я говорил, и настроил его высказать его мысли в то время, когда сам он тут сидел и слушал; сошедши же со своего седалища, он допустил его к совершению Божественных Таин. Для того чтобы твоему благочестию яснее видеть, чему он учит и как он мыслит, а также чему учили блаженные и великие отцы наши, я послал к тебе книги, содержащие основные статьи учения; по моему распоряжению с них сделан перевод, какой можно было сделать в Александрии. Письма, написанные мною, я отдал возлюбленному Посидонию, поручив ему доставить их твоему благочестию.
Послание к Евоптию против опровержения двенадцати глав, составленного Феодоритом
Кирилл богобоязливейшему и вожделеннейшему брату и сослужителю Евоптию о Господе желает всякого блага.
Прочитав письма, посланные от твоего благочестия, я удивился, и расположению, и искренности любви во Христе. И теперь считаю долгом сказать, как истинно сказанное в книге Притчей: Брат от брата помогаем, яко град тверд (Притч.18:19). И мне кажется, дело любви очень высоко ценится в Богодухновенном Писании, и весьма справедливо. Ибо содержит полноту закона и превосходит все добродетели и в великом находится почитании у душ святых. Исполняется же она, говорим, не в пустых только звуках слов, но (когда) свидетельствуется самими делами. Ибо, как в драгоценнейших камнях, которые называются индийскими, удивляются не тому, что о них рассказывают, но тому, чем они представляются взорам, таким же, думаю, образом и блестящая красота любви тогда сияет, когда свидетельствуется во всех прекрасных делах самими поступками. Много ценит ее твое благочестие, которое идет по следам благоразумия святых и выражает благую жизнь их в свою славу. А теперь твое благочестие совершенно убедило меня в расположении (ко мне), прислав книгу, которую составил, говорят, Феодорит кирский — так, говорят, называется городок. Прочитав же написанное, я принес Богу благодарственное пение, не оставил и сих слов: Господи, избави душу мою от устен неправедных и от языка льстива (Пс.119:2). Ибо везде вижу клеветы на себя, и это в каждой главе. Я увидел, что хотя, как говорят некоторые из близких, этот муж упражнялся в красноречии и, может быть, приобрел непосредственное знание Священного Писания, но слишком мало понял силу этих глав. Поэтому мне остается думать и предполагать, что он поблажает желаниям некоторых, когда притворяется незнающим, что не считают его — не хорошо и слишком, но, напротив, — удачно воспользовавшимся клеветами против нас, хотя, мне кажется, ничего не было трудного и высокого и ничего неудобопонятного в моих словах. Но как нужно было, хотя мы уже писали об этом, сказать несколько и против него, дабы кто не подумал, что мы замолчали вследствие сознания (своей неправоты), то сделаю свое защищение, сколько можно, короче. Итак, надлежало ему, упражнявшемуся в Богодухновенном Писании, если у него была одна цель рассуждать с нами о Божественных Таинах, надлежало вспоминать только о Священном Писании и таким образом составлять свое изложение свято–прилично, а не выносить на середину старые для нас и смрадные басни. Он удостаивает сравнить мои слова с яблоком раздора, может быть, для того, чтобы показать этим, сколько он приобрел себе премудрости. Поэтому и мы имеем чрезвычайное удивление к нему: он представляется нам и красноречивейшим, и многоученейшим, потому что знает, что такое яблоко раздора и Парис Приамов. Впрочем, оставивши это до удобного времени, обратимся лучше к предположенной цели.
Послание к Иоанну, епископу Антиохийскому, и к Собору, собравшемуся в Антиохии
Дракон, отступник, зверь, поистине самый упорный и боговраждебный, еще не успокоился, еще не расстался с поселившеюся в нем злобой: постоянно разражаясь ненавистью к святым Церквам, он в дерзости своей обращает против догматов истины необузданные языки людей нечестивых и невежественных, имеющих сожженную совесть (1 Тим.4:2). (Впрочем, он везде уловлен и побежден при помощи общего нашего Спасителя — Христа, обессиливающего его жестокость и свирепость его нападений.) Таким образом, еще до вас весьма многие вступали в битву со святыми нашими отцами, поднимали оружия дерзких своих уст против неизреченной славы (Христа), но были обличены как люди безрассудные и невежественные, предававшиеся суесловию и не понимавшие Истины того, что самой Истиной заявлено правильным, чистым, не подлежащим никакому нареканию. Но так как изобретатель и учитель всякого нечестия, кроме и после тех, о которых мы упомянули, возбудил против нас новоглаголивый голос Нестория, то вот по благодати Божией и по данному нам от Бога разумению все мы единогласно анафематствуем отступника, подражая славной ревности наших отцов, низлагая врагов Креста Христова, воздавая честь истинной вере и проповедуя в Церквах, что отнюдь не должно присоединяться к нечестию тех, которые говорят, что два Христа и два сына: один по естеству, истинный, как Слово от Бога Отца, а другой от семени Давидова, по усыновлению и по благодати. Согласно с исповеданием отцов, по вере чистой и безукоризненной, дошедшей к нам от предков, мы исповедуем, что един Сын и Господь, Иисус Христос, т. е. что Само Слово Бога Отца вочеловечилось и воплотилось, так что один и тот же есть и исповедуется происшедшим и от Бога Отца божественно, из Его сущности естественно, как Его Слово, и от семени Давидова по плоти, т. е. от Святой и Богородицы Марии. Иже исперва самовидцы, и слуги бывшии Словесе (Лк.1:2) преподали нам учение не о двух различных сынах, но об одном и том же Боге и вместе человеке, единородном и первородном: единородном по Божеству и первородном по человечеству, потому что, снизойдя до уподобления нам, Он явился первородным во многих братиях (Рим.8:29), не с другим человеком соединившись, как угодно некоторым мудрствовать, но Сам действительно сделавшись человеком, не переставая быть тем, чем был. Будучи по естеству Богом и превыше страдания, Он по Своей воле пострадал в собственной Своей плоти. Предано за нас тело не другого какого–либо лица, но Само единородное Слово Божие, став человеком, принесло Себя Самого в жертву чистую Богу и Отцу. Потому–то вследствие изъясненных обстоятельств и нужно было учредить светлое празднество, когда изгнали мы от себя злоучение Несториево и все другие голоса, говорившие сколько–нибудь сходно с его заблуждениями. Празднество это совершено нами в посрамление всех тех, кто думает или когда–нибудь думал одинаково с Несторием. Тут и мы, и ваше преподобие решительно объявили, что анафематствуем тех, по учению которых два сына и два Христа, потому что, как я сказал, и мы, и вы проповедуем единого Христа, Сына и Господа, единородное Слово Божие, Которое, по слову премудрого Павла, явилось в подобии человечестем и образом обретеся якоже человек (Флп.2:7). А что, по вашему исповеданию, плоть Господа одушевлена разумною душою — это уже многократно было доказано. То же самое ясно изложил в послании к армянам, право изъясняя учение истины, преподобнейший и благочестивейший брат и соепископ наш Прокл, муж благочестивый и искусный в борьбе с извратителями правого учения, так что для него, благоговейного чтителя истины, победа — дело обычное. Умоляем же, пусть никто не дерзает святым и православным нашим отцам: Афанасию, Василию, Григорию, Феофилу и другим — присвоять нелепых мнений — разумею, Диодора и Феодора и некоторых других, вовсе не заслуживающих, чтобы не сказать чего–нибудь сильнее, по крайней мере, похвалы за то, что они неслись как бы на всех парусах против славы Христа, иначе легко подать повод к соблазну тем, в ком образовалась бы мысль, что одинаково с последними думали и учили первые — эти ревнители всего правого, оставившие после себя книги в опровержение лжеучения не только Нестория, а и других, еще прежде Нестория одинаково с ним думавших и писавших. Мы просим, чтобы всякий занимался своим делом, в Церквах никто не производил смятений, которые по благодати Божией бдительностью тайноводцев уже повсюду усмирены, и чтобы никто таким образом не выкапывал сам для себя особых хлопот. Если же кто из последователей Нестория, искренне обратившись и отступив от его нелепостей, изъявит желание принять чистую веру, то таковых должно принимать и отнюдь не следует укорять их за их прошедшее, чтобы это не послужило для других поводом к замедлению в обращении на истинный путь. Одержимым телесными болезнями мы желаем выздоровления и сорадуемся в случае выздоровления — не гораздо ли больше всякий должен радоваться об обращении заблуждавшегося, о его деятельном, с благою совестью стремлении к свету истинного ведения? Даже ангелы имеют обычай праздновать по случаю обращения заблуждающихся (Лк.15:7) — это известно вашему преподобию, которое так и учит, так и проповедует во всех Церквах, зная изречения нашего Спасителя. Затем, молим вас как братьев и соучителей: заповедуйте клирикам ни о чем другом, особенно в Церквах, не говорить, как только о том, что право, одобрено и признано достойным хранения, преимущественно же держаться исповедания правой веры и быть строго осмотрительными в рассуждениях о предметах веры. В случае надобности наставить кого–либо в тайнах веры, ни под каким видом не должны они дозволять себе при изложении учения веры вдаваться в рассуждения, несогласные с правой верой. Так как поводы к смятениям должны быть пресекаемы бдительностью вашего преподобия, то мы и изложили вам то, что, по мнению вашему, хорошо в этом отношении. Так, если бы кто из клириков, несмотря на общение с Церковью, был со стороны заподозрен в единомыслии с нечестивым Несторием, то такого рода клирики или монахи и у вас, правителей Церквей, должны в Церквах принадлежать только к слушателям, и затем надобно обращать тщательное внимание на их слова. Легко может статься, что желающие обвинить их в возмутительной для всякого нетерпимости речей их, обратятся к внешним (гражданским) судам. А всего лучше и всего справедливее церковные вопросы поднимать и разрешать в Церквах, чем пред лицом других, кому и суд о них вовсе не свойственней. Приветствуйте ваше братство; наше братство приветствует вас о Господе.