Творения

Хлебников Велимир

3

Кувшины издревле умершего моряСтояли на страже осени серой.Я древнюю рыбку заметил в кувшине.Проснулась волна этоМертвого моря.Из моря, ставшего серым строгим бревном,Напилены доски^*, орлыУмной пилой человека.Лестниц-ручьев, лада песен морей,Шероховаты ступени,Точно коровий язык, серый и грубый, шершавый.Белые стены на холмы велиПо трупам усопшей волны, усопшего моря,Туда, на пролом,Где орел и труп моряКрылья развеял свои высоко и броско,Точно острые мечи.Над осени миром покорнее воскаЛапти шагают по трупам морей,Босяк-великан беседует тихоСо мной о божиих пташках.Белый шлем над лицом плитняковым холма, степного вождя,Шероховатые шершавы лестниц лады,Песен засохшего моря!Серые избы из волн мертвого моря, из мертвого поля для бурь!Для китов и для ящеров поляна для древней лапты стала доской.Здесь кипучие ключиЧеловеческое горе, человеческие слезыТопят бурно в смех и пение.Сколько собак,Художники серой своей головы,Стерегут Пятигорск.В меху облаковДве Жучки^*,Курган Золотой, Машук и Дубравный.В черные ноздри их кто поцелует? Вскочат, лапы кому на плечо положив?А в городе смотрятся в окнаПисатели, дети, врачи и торговцы!И волос девушки каждой — небоскреб тысяч людей!Эти зеленые крыши, как овцы,Тычутся мордой друг в друга и дремлют.Ножами золотыми стояли тополя,И девочка подруге кричит задорно «ля^*».Гонит тучи ветреный хвост.—

4

Осени скрипки зловещи,Когда золотятся зеленые вещи.Ветер осениШвырял листьями в небо, горстью любовных писем,И по ошибке попал в глаза (дыры неба среди темных веток).Я виноват,Что пошел назад.Тыкал пальцем в небо,Горько упрекая,И с земли поднял и бросилВ лицо горстьОбвинительных писем,Что поздно.

5

Плевки золотые чахоткиИ харканье золотом веток,Карканье веток трупа золотого, веток умерших,Падших к ногам.Шурши, где сидела Шура, на этой скамье,Шаря корня широкий сапог, шорох золотого,Шаря воздух, садясь на коней ветра мгновенного,В зубы ветру смотря и хвост подымая,Табор цыган золотых,Стан бродяг

осени, полон охоты летучей,погони и шипа.

6

Разбейся, разбейся,Мой мозг о громады народного «нет».Полно по волнам носитьсяСтеклянной звездою.Это мне над рыжей степьюОсени снежный кукиш!А осень — золотая кроватьЛета в зеленом шелковом дыме.Ухожу целоватьХолодные пальцы зим.Стали черными, ослепли золотые глазята подсолнухов,Земля — мостовая из семенух.Сколько любовных речейНыне затоптано в землю!Нежные вздохиЛыжами служат моим сапогам,Вместе с плевком вспорхнули на воздух!Это не сад, а изжога любви,Любви с семенами подсолнуха.

Октябрь-ноябрь 1921

216 . Берег невольников

Невольничий берег ^* ,Продажа рабовИз теплых морей,Таких синих, что болят глаза, надолгоПерешел в новое место:В былую столицу белых царей,Под кружевом белымВьюги, такой белой,Как нож, сослепа воткнутый кем-то в глаза,Зычно продавались рабыПолей России.«Белая кожа! Белая кожа!Белый бык!» —Кричали торговцы.И в каждую хату проворнее вораБыл воткнут клинокНабора.Пришли; смотрят глупо, как овцы,Бьют и колотят множеством ног.А ведь каждый — у мамыньки где-то, какой-тоЛюбимый дражайший сынок.Матери России, седые матери, —Войте!ПродавателиСмотрят им в зубы,Меряют грудь,Щупают мышцы,Тугую икру.«Повернись, друг!»Врачебный осмотр.Хлопают по плечу:«Хороший, добрый скот!»Бодро пойдет на уруСтадом волов,Пойдет напролом,Множеством пьяных голов,Сомнет и снесет на плечахКолья колючей изгороди,И железным коломС размаха, чужойНатыкая живот,Будет работать,Как дикий скотБуйный рогом.Шагайте! С богом!Прощальное баево.Видишь: ясные глаза егоСмотрят с белых знамен.Тот, кому вы верите,«Бегает, как жеребец. Рысь! Сила!Что, в деревне,Чай, осталась кобыла?Экая силища! Какая сила!Ну, наклонись!»Он стоит на холодине наг,Раб белый и голый.Деревня!В одежды визга рядись!Ветер плачевныйГонит снега стадаНа молодые года,Гонит стада,Сельского хама рог,За море.Кулек за кульком,Стадо за стадом брошены на палубу,Сверху на палубы строгих пароходов,Мясо, не знающее жалости,Не знающее жалобы,Бросает рукаМировой наживы,Игривее шалости.Страна обессынена!А вернется оттудаЧеловеческий лом, зашагают обрубки,Где-то по дороге, там, на чужбине,Забывшие свои руки и ноги.Бульба больше любил свое курево в трубке.Иль поездами смутных слепцовБыстро прикатит в хаты отцов.Вот тебе и раз!Ехал за мореС глазами, были глаза, а вернулся назад без глаз.А он был женихом!Выделка русской овчинки!Отдано русское тело пушкам —В починку! Хорошая починка!В уши бар белоснежные попалПервый гневный хама рев:Будя!Русское мясо! Русское мясо!На вывоз! Чудища морские, скорее!А над всем реютНа знаменахТемные очи СпасаНад лавками русского мяса.Соломорезка войныЖелезной решеткоюВтягиваетВсе свежиеИ свежие колосьяС зернами слез Великороссии.Гнев подымался в раскатах:Не спрячетесь! Не спрячетесь!Те, кому на самокатахКататься даденоВ стеклянных шатрах,Слушайте войЧеловеческой говядиныУбойного и голубого скота.«Где мои сыны?» —Несется в окно вой.Сыны!Где вы удобрилиПажитей прах?Ноги это, ребра ли висят на кустах?Старая мать трясет головой.Соломорезка войныСельскую РусьВтягивает в жабры.«Трусь! Беги с полей в хаты», —Кричит умирающий храбрый.Через стекло самокатаВ уши богатым седокам самоката,Недотрогам войны,Несется: «Где мои сыны?»Из горбатой мохнатой хаты.Русского мясаВывоз куй!Стала РоссияОгромной вывеской.И на нееЖирный палец простертМирового рубля.«Более, болееОрдВ окопы Польши,В горы Галиции!»Струганок войны стругает, скобля,Русское мясо,Порхая в столице.Множество стружек —Мертвые люди!Пароходы-чудовищаС мерзлыми трупамиМоре роют шурупами,Воют у пристани,Ждут очереди.Нету сынов!Нету отцов!Взгляд дочери дикийСмотрит и видитБезглазый, безустый мешокС белым оскалом,В знакомом тулупе.Он был родимым отцомВ далекой халупе.Смрадно дышит,Хрипит: «Хлебушка, дочка…» Обвиняю!Темные глаза СпасаБелых священных знамен,Что вы трепыхалисьНад лавкамиРусского мясаМолча,И не было упреков и желчиВ ясных божественных взорах,Смотревших оттуда.А ведь было столько мученья,Столько людей изувечено!И слугою войны — порохомПодано столько печеньяИз человечиныПушкам чугунным.Это же пушек пирожного сливки,Сливки пирожного,Если на сучьях мяса обрывки,Руки порожние —Дали…Сельская голь стерегла свои норы.Пушки-обжорыСаженною глоткой,Бездонною бочкойГлодали,Чавкая,То, что им поданоМяса русского лавкой.Стадом чугунных свиней,Чугунными свиньями жрали насЭти ядер выше травы скачки.Эти чугунные выскочки,Сластены войны,Хрустели костями.Жрали и жрали нас, белые кости,Стадом чугунных свиней.А вдали свинопас,Пастух черного стада свиней, —Небо синеет, тоже пьянея,Всадник на коне едет.Мы были жратвой чугуна,Жратвою, — жратва!И вдруг же завизжало,Хрюкнуло, и над нею братва, как шершнево жало,Занесла высокоКолСвященнойОгромной погромной свободы.Это к горлу жеБэПриставило нож, моря тесак,Хрюкает же и бежит, как рысак.Слово «братва», цепи снимаяРаботорговли,Полетело, как колокол,Воробьем с зажженным хвостомВ гнилые соломенные кровли.Свободы пожар! Пожар. Набат.Хрюкнуло же, убежало. — Брат!Слово «братва» из полы в полу, точно священный огонь,На зареИз уст передавалосьВ уста, другой веры завет.Шепотом радости тихим.Стариковские, бабьи, ребячьи шевелились уста.Жратва на землеБез силы лежала,Ей не сплести брони из рогож.И над ней братваДымное местью железо держала,Брызнувший солнцем ликующий нож.Скоро багряныйДикой схваткой двух букв,Чей бой был мятежен.Азбуки боем кулачнымКончились сельской РоссииМолитвы, плач их. Погибни, чугун окаянный!И победой бэ,Радостной, светлой,Были брошены трупные метлы,Выметавшие села,И остановленВойны праздничный бег,Работорговли рысь.Дикие, гордые, вы,Хлынув из горла Невы,В рубахах морской синевы,На Зимний дворец,Там, где мяса главный купецЗа черным окном,Направили дуло.Это дикой воли ветер,Это морем подуло.Братва, напролом!Это над морем«Аврора» ^* Подняла: «Наш».«Товарищи!Порох готовлю».Стой, мертвым мясомТорговля.Браток, шарашь!Несите винтовок,Несите парашВ Зимний дворец.Годок, будь ловок.Заводы ревут: «На помощь».Малой?Керенского сломишь?В косматой шкуре греешь силы свои.Как слоны, высоко подняв хоботы,Заводы трубилиЗорюМировому братству: просыпайся,Встань, прекрасная конница,Вечно пылай, сегодняшняя бессонница.А издалека, натягивая лук, прошлое гонится.Заводы ревут:«Руки вверх» богатству.Слонов разъяренное стадо. Зубы выломать…Глухо выла мать:Нету сына-то,Есть обрубок…И целует обрубок…Колосья синих глаз,Колосья черных глазГнет, рубит, режетСоломорезка войны.

1921

217 . Переворот в Владивостоке

День без костей. Смена властей…Переворот.Линяют оборотни;Пешие толпы, конные сотни.В глубинах у ворот,В глубинах подворотни,Смуглый стоит на русских охотник.Его ружье листом железнымБлестит, как вечером болото.И на губах дыханье саки ^* И песня парней Нагасаки.Здесь боевое, служебное место,А за волною — морская невеста.У самураяСмотрел околыш боем у Цусимы,Как повесть мести, полный гневом,Блестел.«Идите прочь», — неслась пальбы суровой речь,Речь, прогремевшая в огне вам!Над городом взошел заморский меч.И он, как месяц молодой,Косой, кривой…Сноп толп, косой пальбы косимый,Он тяжко падал за улицы на свалку.Переворот… дыхание Цусимы.Тела увозят на двуколке.И алое в бегах,Торопится, течет, спешит рекою до зареза,Железо и железо!Где зелень прежняя? Трава бывалая?И знамя алое?И ты, зеленый плащ пророка?Тебя забыл дол Владивостока!Он, променяв для новых дел,Железною щетиною поседел!Как листьями рагоз ^* Покрытые, ряды пехотыИдут спокойно, молчаливо,Как листьями рагоз покрытое болото,Как листьями рагоз покрыто дно залива.На суд очей далекого заливаПроходит тесная пехота.Настойчив, метокКом дроби беглых глаз!И город взят зарядомУпорной сотни глаз.И пыль, взметенная снарядом,Опять спокойно улеглась.И мертвых ищет водолаз.Потом встает, в морских растениях,И видят все: он поседел,И выпал снег на строгом бобрике.

С народом морозов — народы морей!Боги мороза, — на лыжи скорей!Походка тверда самурая.Праздника битвы уснувшего края.А волны пели: звеним! звеним!Вприпрыжку шашка шла за ним,Как воробей, скакала по камням мостовойИ пищи искала — кто здесь живой?Вот песнь: меняйте смерть на беглеца, —Два жребия пред вами!Кому поссориться случилось —Бывало, босая девчонка спешит за мальчишкойВприпрыжку, босая, кляня!Проказы юных лет!О камни звеня,Так шашка волочилась вслед!Пускай белила, — дерзкий снег лица,На скулы выпали ему.Разрез очей и темен и жесток,Пускай сукно зеленого покроя,Знакомого

войскам земного шара образца,Одеждою военною служило,Окраской полевых пространств,А шашка нежность разделилаС нарядной записною книжкой,Где тангенсы и косинусы,Женой второй, ревнуя, ссорясь.Но старый бог войны, блеснув сквозь облакаУлиц Владивостока, вздымал на воздух голубка,Сквозя сквозь воина стеклоВидением ужасным:Виденьем древнего лубка^*, —Глаза косые подымаяДостойным воином Мамая,Он проходил, высокий горец.В нем просыпались старые ножа сны,И дух войны; смертей счетаИ пулеметов строгое «та-та!».В броне из телячьих копыт,Он сошел с островного лубка,И червем шелковым шитыГолубые одежды его облака.Где мертвые русы, старой улицы бусы.Желтые бесы; пушки выстрелом босы.Гопак пальбы по небу топал,Полы для молний сотрясалШироких досок синевы,Полы небесной половицы;Смычок ходил Амура и Невы —Огня сверкала полоса;И сладко ловить и сладко ловиться!Паре глаз чужого бога,Шуму крыл — улыбка дань!Там, где темная дорога,В сердце нежность и тревога,Быстры уличные лица,Сладко верить и молиться,Темной улице молиться!Бьется шашка его о пол;Умный черный глаза пепел.Море подняло белого выстрела бивень,Море подняло черного зарева хобот,Ока косого падает ливень —Город пришельцами добыт.Глаз, косой глаз-ручей,Льется, шумит и бежит.Насмешливой улыбкой улыбайся,Глаз, привешенный седой головою китайца!В ночном лесу военных заревОн стукнул в дверь, рукой ударив.Повторный удар кулака —Это в дверь застучала опять,Дверь моряка,Его боевая рука, ночной шум воблака.И падал град на град,Не с голубиное яйцо, как полагается,А величиною в скорлупу умершей птицы Рук^*,Охотницы воздушной за слонами, —Дедов смутной грозы, может быть грезы, —Несущей слонят в своих лапах.Слоны исчезали, как зайцы,Почуяв ее приближавшийся запах.Они бежали табунами в страну Сибири и березы,Страшнее не видели сов они,Желтым костром глаз очарованы, —Совы слонов!Пришел немного пьяный и веселый,Горел, желтел огонь околыша.И кукла войн за ним и кто-то шел еще.Что хочет он у «русской няни»?Стоит и дверь за ручку тянет.«Моя играй-играяС тобою мало-мало».В эту пору ждать гостей?Кто он? Быть подпоркой двери нанят,Кто он, в полночь? Только стук.Нет ответа, нет вестей!Деревцо вишневое, щебетавшее «да».Вишня в лучах золотого заката,Бог войны, а с ним беда,Стукнул в двери твоей хаты!В старом городе никого нет, город умер и зачах, —Бабочка голубая, в золотых лучах!Черные сосны в снегу,Черные сосны над морем, черные птицы на соснах —Это ресницы.Белое солнце,Белое зарево —Черного месяца ноша, —Это глаза.Золотая бабочкаПрисела на гребень высокийЗолотого потопа,Золотой волны —Это лицо. Брызгами дерево,Золотая волна золотого потопаСотнями брызг закипела,Набежала на кручуЗолотой пучины.Золотая бабочкаТихо присела на ней отдохнуть,На гребень морей золотой,Волны закипевшей.Это лицо.Это училось синее море у золотого,Как подыматься и падатьИ закипать и рассыпаться золотыми нитями,Золотыми брызгами, золотыми кудрямиЗолотого моря.Золотыми брызгами таятьНа песке морском,Около раковин моря.Косая бровь все понимала.«Моя играй-играяМало-мало».Око косое бога войныСтарой избы окном покосилось,Спрятано в бровях лохматых,Белою мышью смотрело.Он замер за дверью, лучше котовПрыжок на добычу сделать готов.Пела и билась железная шашка,Серебряной билась игрой.За дверью он дышит и замерИ смотрит косыми глазами.«Моя тебя не знай!Моя тебя видай-видай!Моя с тобой играя мало-мало?»Осада стен глухих речами!Их двое, полузнакомы они,Ведут беседу речью ломаной.Он знает слабые местаНагого тела, нагого воина проломы.Он знает ямку живота,Куда летит удар борцаПрямою вилкой жестких пальцев, —Могилы стук без обиняка!Летит наскок наверняка!Умеет гнуть быстрей соломы тела чужие!Он, малый и тщедушный,Ровесник в росте с малышами,Своей добычею послушной,Играет телом великана.Одним лишь знаньем тайн силач,С упругим мячиком ловкач.Играет телом великана.Умеет бросить наземь мясо,Чужой утес костей и мяс,Рассыпаться стеклом стакана,В пространство за ушамиДвумя лишь пальцами вломясь.Его умел, нагой, без брони,Косой удар ребром ладони,Ломая кости пополам,Чужой костяк бросать на слом,Как будто грохнувший утес,Ударом молнии коснувшись кадыка,Приходом роковой падучейНа землю падать учитЕго суровая рука.Иль, сделав из руки рога,Убийце выколоть глаза,Его проворно ослепитьНаскоком дикого быка,И радость власти тихо пить.И пальцам тыл согнув богатыря,Приказ ума удесятеря,Чтоб тела грохнулся обвалИ ноги богу целовал.И пальцы хрупкие ломать,Согнув за самые концы,Убийцу весть покорнее теленкаИль бросить на колени ницЧужое мясо, чужой утес,Уже трусливый, точно пес.Иль руку вывернув ему,На полпрямых согнувши локоть, —Вести послушнее ребенка.И, за уши всадив глубоко ногти,Ухода разума позвать чуму.И на устах припадок пены,Чтобы молитвою богамЗемлею мертвою легли к его ногамБезумных сил беспомощные члены.Или, чужие наклоняя пальцы,Победу длить и впредь и дальше!В опасные места меж реберОн наносил удар недобер.И, верный друг удачи,Нес сквозь борьбу решения итог,Как верный ход задачи:Все, кроме ловкости, ничто!Четою птиц летевшихКосые очи подымались кверхуПод тонкими бровями.Как крылья эти брови, как крылья в часы бури,Жестокие и злые, застывшие в полете.И красным цветком осениБыли сложены губы.Небрежный рта цветок, жестокою чертой означен.На подбородок брошен был широкий, —Это воин востока.Пыли морской островов, пыли морей странный посол,Стоял около двери, тихо стуча.

2-11 ноября 1921

218 . Тиран без Тэ

ВСТРЕЧА

<1>

Ок ^* ! Ок!Это горный пророк!Как дыханье кита, из щелей толпы,Вылетают их стоны и ярости крики.Яростным буйволом пронесся священник цветов;В овчине суровой голые руки, голые ноги.Горный пастух его бы сочел за своего,Дикий буйвол ему бы промолвил: «Мой брат!»Он, божий ветер, вдруг прилетел, налетелВ людные улицы, с гор снеговых,Дикий священник цветов,Белой пушинкой кому-то грозя.«Чох пуль! Чох шай!» ^* — Стал нестерпимым прибой!Слишком поднялся потоп торга и рынка, всегда мировой!Черные волосы падали буйно, как водопад,На смуглый ротИ на темные руки пророка.Грудь золотого загара, золотая, как желудь,Ноги босые,Листвой золотой овчина торчалаШубою шиврат-навыворот.Божественно-темное дикое око —Веселья темница.Десятками лет никем не покошены,Стрижки не зная,Волосы падали черной рекой на плечо.Конский хвост не стыдился бы этих веревок,Черное сено ночных вдохновений,Стога полночей звездных,Черной пшеницы стога.Птичьих полетов пути с холодных и горных снеговПали на голые плечи,На темные руки пророка.Темных голосов жильеИ провода к небесам для разговоров,Для темных с богом бесед.Горы денег сильнее пушинка его,И в руке его белый пух, перо лебедя,Лебедем ночи потеря,Когда он летел высоко над миром,Над горой и долиной.Бык чугунный на посох уселся пророка,Птицей на нем отдыхая,Медной качал головой.Белый пушок в желтых пальцах,Неба ночного потеря,В диких болотах упала, между утесов.А на палке его стоял вол ночной,А в глазах его огонь солнечный.Ок! Ок!Еще! Еще!Это пророки сбежалися с горВстречать чадо Хлебникова.Это предтечиСбежалися с гор.Очана! Мочана! ^* Будем друзья!Облако камня дороже!Ок! Ок! Как дыханье кита,Из ноздрей толпы,Вылетали их дикие крики.«Гуль-мулла», — пронесся ветер,«Гуль-мулла», — пронесся стон.Этот ветер пролетел,Он шумел в деревнях темных,Он шумел в песке морей.«Наш», — запели священники гор,«Наш», — сказали цветы —Золотые чернила,На скатерть зеленуюНеловкой весною пролитые.«Наш», — запели дубровы и рощи —Золотой набат, весны колокол!Сотнями глаз —Зорких солнышек —В небе дереваВетвей благовест.«Наш», — говорили ночей облака,«Наш», — прохрипели вороны моря,Оком зеленые, клювом железные,Неводом строгим и частым,К утренней тонеСпеша на восток.Месяц поймав сетки мотнею полета,Тяжко и грузно летели они.Только «мой» не сказала дева Ирана,Только «мой» не сказала она.Через забрало тускло смотрела,В черном щелку стоя поодаль.

<2>

Белые крылья сломав,Я с окровавленным мозгомУпал к белым снегамИ терновника розгам.К горным богам пещеры морской,Детских игор ровесникам:«Спасите! Спасайте, товарищи!»И лежал, закрыт простынейБелых крыл, грубо сломанных оземь.Рыжий песец перьяХитро и злобно рвал из крыла.Я же недвижим лежал.[Горы, белые горы.«Курск^*» гулко шел к вам.Кружевом нежным и шелковым,Море кружева пеною соткано.Синее небо.У старого волка морскогоКнига лежала Крапоткина«Завоевание хлеба^*».В прошлом столетьиИскали огня закурить.Может, найдется поближеИ ярче огоньТрубку морскую раздуть?Глазами целуя меня, —Я — покорение неба —Моря и моряСинеют без меры.Алые сады — моя кровь,Белые горы — крылья.«Садись, Гуль-мулла,Давай перевезу».

3

И в звездной охотеЯ звездный скакун,Я — Разин напротив,^*Я — Разин навыворот.Плыл я на «Курске» судьбе поперек.Он грабил и жег, а я слова божок.Пароход-ветросекШел через залива рот.Разин девуВ воде утопил.Что сделаю я? Наоборот? Спасу!Увидим. Время не любит удил.И до поры не откроет свой рот.В пещерах горНет никого?Живут боги?Я читал в какой-то сказке,Что в пещерах живут боги,И, как синенькие глазки,Мотыльки им кроют ноги.Через Крапоткина в прошлом,За охоту за пошлымСудьбы ласкают меняИ снова после опалы трепещут крыломЗа плечами.

4

«Мы, обветренные Каспием,Великаны алокожие,За свободу в этот час поем,Славя волю и безбожие.Пусть замолкнет тот, кто нанят,Чья присяга морю лжива.А морская песня грянет.На устах молчит нажива».Ветер, ну?

<5>

Пастух очей стоит поодаль.Белые очи богов по небу плыли!Пила белых гор^*. Пела моряна.Землею напета пластина.^*Глаза казниГонит ветер овцами горПо выгону мира.Над кремневой равниной, овцами гор,Темных гор, пастись в городах.Пастух людских пыток поодаль стоит,Снежные мысли,Белые речки,Снежные думыКаменного мозга,Синего лба,Круч кремневласых неясные очи.Пытки за снежною веткой шиповника.Ветер — пастух божьих очей.Гурриэт эль-Айн,Тахирэ^*, самаЗатянула на себе концы веревок,Спросив палачей, повернув голову:«Больше ничего?» —«Вожжи и оловоВ грудь жениху!»Это ее мертвое тело: снежные горы.