Творящие любовь

Гулд Джудит

1

Ветер метался в залитых потоками дождя посадках, тусклый свет одинокой свечи оставлял комнату практически в темноте. Фредди наклонился к Дороти-Энн, лежащей на кровати. Та судорожно всхлипывала и тяжело дышала. Все ее тело стало мокрым от пота, а лицо заливали слезы.

Судя по всему, ее заявление не ошеломило Фредди. Он просто старался успокоить ее.

— Дороти-Энн, дорогая моя, как ты можешь говорить такое? Твоя мать умерла при родах. Тебя нельзя обвинить в ее смерти.

— Нет, Фредди, это

я виновата, — с трудом выговаривая слова, ответила ему жена. — Они сказали мне… Я слышала, как они об этом говорили.

— Что ты имеешь в виду?

— Ох, Фредди… — Ее лицо исказила боль, Дороти-Энн судорожно вцепилась ему в руку — ее опоясала новая схватка.

Ее тело напряглось, спина выгнулась, и довольно долго они молчали. Когда боль наконец прошла, она почувствовала, как расслабляются ее мускулы, словно в тепле плавится масло. Фредди видел, что она не сможет уснуть. Скоро схватки станут повторяться все чаще и чаще, ей понадобятся все ее силы. Но ее паника была очевидной для него, Фредди беспокоился и поэтому вынужден был спросить:

— Дороти-Энн, что ты имела в виду, когда говорила: «Они мне сказали»?

Дороти-Энн только помотала головой, не открывая глаз.

— Мой отец… Мой отец сказал это… Он сказал, что ненавидит меня… когда мне исполнилось десять лет. — Она не смогла продолжать. Ее засасывала теплая черная дыра, где-то далеко от мотеля «Хейл». Дороти-Энн время относило назад, в прошлое. События пролетали мимо нее все быстрее и быстрее, пока ей не стало десять лет, и она не очутилась в Тарритауне. Здесь карусель событий неожиданно остановилась: день ее рождения, она снова вернулась в огромный дом, смотрящий сверху на реку.

Дороти-Энн стояла в одиночестве в гостиной. Назойливо тикали часы на каминной полке. Чуть повернувшись в их сторону, она увидела, что уже почти час дня.

Девочка поджала губы и снова повернулась к большому, доходящему до пола окну. Река широко раскинулась у подножия холма, необычно голубовато-серая и безмятежная. На затянутом дымкой голубом небе ярко сияло солнце. На другом берегу реки холмы оделись в оранжевый и желтый наряд. На дворе стояло бабье лето, и мать-природа постаралась приукрасить себя. Но Дороти-Энн не чувствовала очарования пейзажа. Она ощущала себя самой несчастной на свете. Такого с ней раньше не случалось.

Девочка отвернулась от окна и плюхнулась на кушетку перед камином. Она старалась не смотреть по сторонам. Гостиная ей не нравилась. Как и большинство комнат в доме, ее обставили громоздкой массивной мебелью. Ей было неуютно в единственном месте, которое она могла назвать домом.

Дороти-Энн так и сидела не шевелясь, пока в комнату не вошла ее гувернантка.

— Твой отец не смог освободиться, — мягко сказала Нэнни, входя в гостиную величественной походкой. Она держала перед собой огромную, красиво перевязанную лентами подарочную коробку. Женщина улыбнулась своей подопечной. — Но он оставил для тебя что-то очень симпатичное.

Дороти-Энн

даже не подняла глаз. Отчаяние, душившее ее последние два дня, свинцом легло у нее где-то в животе. Впервые ей даже не хотелось увидеться со своей прабабушкой. Ей никого и ничего не хотелось видеть. Ей только хотелось, чтобы кончились боль и одиночество. Желание, чтобы голова стала пустой, желание проснуться и стать кем-то другим охватило ее. Ей бы очень хотелось… Ей бы очень хотелось умереть.

— Папа меня не любит, — заговорила она. — И никогда не любил.

Гувернантка сочувственно прищелкнула языком:

— Что ты, что ты, деточка. Не надо грустить. Твой папа любит тебя.

— Нет, не любит. Его никогда не бывает дома, особенно в день моего рождения. — Дороти-Энн продолжала сидеть спокойно, что совершенно не было свойственно детям ее возраста. — Почему всегда прабабушка празднует со мной мой день рождения вместо палы?

— Я же сказала тебе, милая, он очень занятой человек.

Дороти-Энн повернулась, чтобы смотреть Нэнни прямо в глаза.

— Прабабушка занята еще больше папы, — спокойно продолжала она. — Она владеет «Отелями Хейл» и управляет ими. Папа только работает на нее.

— Твой отец — президент компании. — Ответ Нэнни прозвучал сурово.

— А прабабушка управляет всеми делами. — Дороти-Энн не сводила с нее взгляда.

Недаром Нэнни была гувернанткой. Она знала, когда ей нечего возразить. Вздохнув, она положила перевязанную лентами коробку на обитую розовым шелком скамеечку для ног.

— Ты не собираешься посмотреть, что тебе подарил папа?

Дороти-Энн взглянула на коробку.

— Нет, — сказала она, вспыхнув. — Папа не покупал мне подарка. Кто-то другой сделал это вместо него. Я подслушала, как он говорил по телефону со своей секретаршей и просил ее позвонить в магазин. — Девочка замолчала и закрыла глаза. — И вовсе даже он не на работе. Он в «Ла Джолле». С женщиной.

— Вот еще! Откуда ты можешь это знать? — Нэнни в отчаянии села и сложила пухлые руки на коленях. Она посмотрела на Дороти-Энн. — Я вижу, в последнее время ты много подслушиваешь.

Девочка ничего не ответила и сидела согнувшись.

— Настоящие леди, — раздельно произнесла гувернантка, — не подслушивают под дверью или у замочной скважины.

Дороти-Энн не поднимала глаз. Она уже по опыту знала, какое выражение в данный момент на лице у гувернантки. Черты лица суровы, в глазах неодобрение.

— Я не подслушивала у замочной скважины, — с неожиданной яростью взорвалась Дороти-Энн. И снова замолчала.

Нэнни тоже не говорила ни слова. Она понимала, что вспышка девочки лишь скрывает ее боль.

Дороти-Энн закусила нижнюю губу. Она чувствовала, что слезы вот-вот брызнут из глаз. Нет, не даст она им воли. Девочка медленно встала:

— Мне нужно в ванную.

— Что ж, тогда тебе лучше поторопиться, — напутствовала ее Нэнни. — Твоя прабабушка через несколько минут будет здесь.