Твой демон зла. Ошибка
Шрифт:
Стрелков я заметил почти сразу, видимо, они уже не прятались так же тщательно, как в начале операции – один на крыше, один в открытом подъездном окне дома напротив, еще один – в дальнем углу двора, в тени от дома, за заснеженной катушкой с кабелем.
«Пожалуй, двоих я смогу снять!», – подумал я, не прекращая прикрываться своим импровизированным щитом и поворачиваясь так, чтобы дипломат закрывал меня от всех трех противников.
Ну, пора действовать… Хрена вам, а не Прибор!
Перехватив тяжелый дипломат левой рукой, правой
Д-дах! Гильза зашипела в снегу, а человек на крыше выронил оружие, черный автомат, внешне похожий британский пенетратор, Стрелок обмяк, ткнувшись головой в крашенное железо, а автомат полетел вниз и с железным лязгом ударился о вытаявший пятачок мокрого асфальта у водосточной трубы.
Я в этот момент уже не думал о том, этично или нет – стрелять по тем, кто не может мне ответить – это были враги, и тут действовал жестокий принцип: «Убей, или убьют тебя!» Какая уж тут, к ебеням собачьим, этика!
Ловя на мушку прячущегося за барабаном кабеля человека, я слишком поздно среагировал на шум за спиной. Узи затрещал, словно гремучая змея. Раненый в самом начале перестрелки парень в кожанке отлежался в ближнем к подворотне подъезде, и неожиданно вступил в бой, наплевав на Прибор в дипломате, и, видимо, на все приказы своего начальства.
Несколько пуль «погасил» бронежилет, но одна навылет прошила руку выше локтя, заставив меня выронить дипломат и вскрикнуть от боли. И тут, ясно дело, ожили два оставшихся стрелка!
Я наугад выстрелил несколько раз по «кожаному», до половины высунувшемуся из приоткрытой подъездной двери, подхватил раненой рукой чемоданчик и, скрипя зубами от боли, побежал в глубь двора, где за блестящими спинами гаражей виднелась какая-то низкая пристройка, вроде сарая или строительной будки. Там я надеялся перебраться в соседний двор…
Добежав до половины пути, я понял, что это мне не удастся. Стрелки короткими, точными очередями отжимали меня от гаражей, загоняя в глухой угол, образованный выступом противоположного Пашутинскому дома.
«Все! Кранты! Теперь какой-нибудь снайпер замочит меня в две секунды!», – подумал я, затравленно озираясь. Ногу дергало пульсирующей болью, рука быстро немела. Кровь капал на талый снег, расплываясь акварельными пятнами. Прижавшись спиной к желтой, беленой стене дома, покрытой от сырости темными разводами я тяжело дышал. Хрена вам, а не Прибор! Да нет, похоже, что не хрена… Слава Богу, стрельба стихла – видимо, противник прикидывал, как лучше взять оказавшегося таким упертым мудаком телохранителя-неудачника…
И тут простая в своей гениальности мысль подсказала мне план моего спасения! Конечно, как же я сразу не додумался, нас же учили этому в «Щите»! В случае необходимости любой жилой дом легко можно пройти насквозь!
Прямо над моей головой начиналась пожарная лестница, та самая, с которой стрелял в форточку Пашутинской комнаты якобы
Я сунул пистолет в кобуру, продел ручку дипломата в брючной ремень, затянул его потуже, потом подпрыгнув, ухватился обеими руками за нижнюю перекладину лестницу, изогнулся всем телом, качнулся назад, и изо всех сил бросил себя вперед, протаранив ногами стекло в ближайшем окне первого этажа!
Орал я благим матом, не столько от боли в простреленных руке и ноге, сколько от страха – я летел вперед ногами в полную неизвестность чужого жилья, а воображение уже рисовало шкафы или тумбочки, о которые я сломаю себе позвоночник. Однако выбирать не приходилось…
Сзади запоздало ударили автоматные очереди, но я, весь в стеклянной пыли и осколках, уже приземлился на полу небольшой, уютной кухни, своротив по пути стол и пару табуреток, и все же сохранив себя, вернее, свои кости, в относительной целости. Стекла сильно посекли мне руки, на шее ниже ухо моментально вспухла огромная гематома, оставленная оконной ручкой, но это были уже мелочи! Главное – я был жив и достаточно боеспособен, чтобы продолжать за эту самую жизнь бороться!
Из коридора на шум в кухню вбежала какая-то старушка, но увидев вооруженного, окровавленного человека, пронзительно заорала и осела у стены, твердя: «Господи, пронеси! Господи, сохрани!»
Я бросился вперед по коридору, забежал в комнату, подскочил к окну – порядок! Окно комнаты выходило в соседний, практически точно такой же дворик, но он, в отличии от Пашутинского, был проходным! Тут за моей спиной раздался подозрительный шорох. Я обернулся и увидел безмолвно плачущую от страха молодую девушку, наверное еще школьницу, скорчившуюся в кресле.
– Не бойтесь, я ухожу! – как можно более миролюбивым голосом сказал я, хотя какое тут уж «не бойтесь!»: – Там, в коридоре, вашей бабушке кажется плохо!
– Что вы с ней сделали?! – сквозь слезы крикнула девушка.
– Ничего, она просто испугалась! – ответил я, уже повернувшись к хозяйке квартиры спиной и открывая окно. Потом я замер, посмотрел через плечо на девушку:
– Вы слышали перестрелку? Почему не вызвали милицию? А?!
– Я… Мы… Мы испугались! – еле выдавила из себя та, закрывая лицо руками.
– Эх вы… – я распахнул окно и выпрыгнул в соседний двор.
И все же: Хрена вам, а не Прибор!
Добежав почти до середины двора, до стоящих в куче, словно звери в стаде, машин, я уже начал тихонечко радоваться, как вдруг сзади, с крыши, по мне вновь хлестанула очередь.
«Зараза, уже успели перебраться, суки!», – выругался я про себя и запетлял, пригибаясь, и так, используя «маятниковый» ход, благополучно достиг арки, выводящей на боковую улицу. Надо было отрываться, уходить как можно дальше. Я, прижимая здоровой рукой к телу по-прежнему притороченный к поясу дипломат, понесся, пугая своим видом редких прохожих, по узкой улочки направо, к центру.