Твой дом
Шрифт:
И ради таких теплых слов Чернилин готов был разжечь не только курево, но и запалить сотни костров. Он притащил сырых хвойных веток, и через минуту Стася, закрыв лицо руками, стояла в клубах дыма.
– Ой, как хорошо, как хорошо! – говорила она.
А Чернилин проворно подкладывал в огонь сырые, потрескивающие ветки.
Не успели разместиться на отдых, как послышался голос Феди:
– Эй, сюда, сюда! Отличное купание!
Он выскочил из кустов мокрый, в красных трусах, жестами приглашая к себе. Мальчики дружно ринулись к нему. Сафронов тоже сделал движение
– Федя! Для нас найди хорошее местечко! – кричала Вера, второпях отыскивая в чемодане купальный костюм.
Федя на минуту скрылся, затем в кустах снова мелькнули красные трусы.
– Идите! Есть!
Агриппина Федоровна схватила свой купальный костюм и со смехом, как девочка, помчалась к реке вперегонки с Верой. В этот момент она забыла, что она учительница. Вокруг были родные места, сотни раз исхоженные в детстве, и она снова почувствовала себя юной.
На бегу Вера оглянулась и со смехом крикнула:
– Сафронов! Карауль вещи!
Он ничего не ответил и сел в тень, под дерево. Впервые за все шестнадцать лет он почувствовал томительное одиночество. Сафронов лег на траву ничком, с трудом сдерживая слезы. Он не знал, сколько времени пролежал так.
Вдруг он почувствовал легкое прикосновение кого-то к плечу. Над ним наклонилась Елена. С ее длинной мокрой косы на руку Геннадия падали холодные капли воды.
– Гена, ты что? – спросила Елена.
Сафронов быстро поднялся. Елена увидела, что он не плачет, как это ей показалось вначале. Она одна из всех ребят не чувствовала неприязни к Сафронову. Ей было жаль его. Он рос сиротой, и этим Елена объясняла его замкнутость, эгоизм и самоуверенность. По собственному опыту она знала, что значит в детстве потерять родителей…
– Гена, все забыли вчерашнее, – желая утешить Сафронова, сказала Елена.
В самом деле, все были в отличном расположении духа. Вдали звучал смех Стаси и Агриппины Федоровны, слышались веселые крики Чернилина и Новикова, плеск воды, отчаянный визг Веры, видимо только что осмелившейся окунуться в реку.
– Забыли? Такое не забывается. Уж я-то этого не забыл и не скоро забуду, – убежденно сказал Сафронов.
Он хотел сказать что-то еще, но внимание его и Елены привлек громкий голос Агриппины Федоровны.
– Видите гору за этим полем? Вглядитесь внимательно на ладонь правее ее… Видите?
– Строения? – послышался голос Стаси.
– Это колхоз «Искра», – сказала Агриппина Федоровна.
– Ребята! «Искра»! – радостно закричал Новиков.
Послышались всплески воды – видимо, на радостях Федя бросился в реку и поплыл.
– Ура! «Искра»! – поддержали его остальные, и вода закипела, забурлила от ног и рук купальщиков.
Сафронов заслонил глаза от солнца ладонью и стал вглядываться в гору. Елена тоже повернула лицо в ту сторону. Она увидела маленькие серые дома.
– «Искра»! – воскликнул Сафронов. – Я очень рад!
Елена посмотрела на него. Она поняла,
Глава шестнадцатая
В деревне ребята пробыли недолго – одну ночь. Стояла горячая пора сенокоса. В домах было пусто. Колхозники от мала до велика переселились на луга.
Утром ребята походили по уютным улицам деревни, застроенным новыми домами, пахнущими еще смолой, посмотрели устройство колхозной электростанции, посетили пасеку, заглянули в пустовавшие клуб и школу и, не видя, где бы можно приложить свои силы, закручинились.
– Надо на луга нам выбираться, – предложила Агриппина Федоровна.
С не меньшим, чем ребята, нетерпением она ждала встреч с людьми колхоза. Тут знали ее все и она знала многих. Там, на лугах, и Цветаев, с которым многое еще было не переговорено.
– Правильно. Нам надо в гущу масс, там наше место, – авторитетно заявила Елена.
И никто, конечно, из ребят не знал, что она говорит слова, которые когда-то часто произносил ее отец – секретарь райкома.
Путь до лугов оказался неблизким. Сосновый бор, облегавший деревню, тянулся до берегов озера, затем пришлось идти черемушником.
Вид на луга открывался внезапно. Ребята поднялись из глубокого лога и остановились, пораженные. Перед ними, насколько хватал глаз, расстилались обширные луга. По всему этому зеленому простору то там, то здесь пестрели разноцветные рубахи и платки косцов. В тишине солнечного дня откуда-то издалека доносился ровный стрекот сенокосилки. Воздух был насыщен ароматом меда и протяжным, нескончаемым звоном шмелей.
– Генка, красота-то какая! – чуть не задохнулся от восторга Федя.
Стася, невзирая на жару и усталость, взвизгнула и подпрыгнула, как коза:
– Ой, Агриппина Федоровна, косить мы будем?
– А по-твоему, Анастасия Павловна, мы приехали сюда баклуши бить? – спросил Стасю Чернилин.
Сафронов окинул взглядом луг и забормотал что-то себе под нос, видимо стихи.
Косцы заметили гостей из города, некоторые задерживали косы, присматриваясь, приложив ладони к глазам. Кое-кто узнал Агриппину Федоровну. Ей энергично махали руками, кричали какие-то приветливые слова. И по тому, как блестели ее глаза и с лица не сходил румянец, ребята видели, что она возбуждена и взволнована.
Стан колхозников размещался на берегу реки, тут рядком стояли шалаши, сделанные из тальниковых прутьев и травы, накиданной сверху. Дымились костры, возле которых хлопотливо суетились стряпухи в белых передниках.
Председатель колхоза Симаков, грузный старик, бросился к Агриппине Федоровне с рукопожатиями. Посоветовал прежде всего соорудить шалаш. Спать под открытым небом негоже: по ночам выпадали холодные росы, нередко перепадали короткие, но обильные дожди.
Узнав, что гости приехали помогать колхозу провести сенокос, председатель колхоза развел руками и откровенно усомнился в умении городских ребят делать крестьянскую работу. Те в один голос принялись просить его дать им косы, обещая быстро научиться владеть ими.