Твой мир – не твой мир. Часть IV
Шрифт:
Долгие годы семья погибшего оставалась самой зажиточной в округе. Уже померла мать Ивана Русинова, соединившись с ним в тёмном мире забвения, оставив в памяти знавших её соседей стойкое убеждение в том, что была она лютой колдуньей, продавшей душу силам зла. Всё сделала глупая баба для того, чтобы отдалились от Бога её потомки. Прятались они, сытые, но несчастливые за высоким глухим забором от праздников великих, нужных душе, чистую Троицу прославляющих, чурались церковного креста как
Шли годы, менялась история, но неизменным оставалось одно – все беды обходили живший особняком проклятый род Русиновых стороной. Никто из посторонних не знал тщательно оберегаемую тайну семьи о том, что начиная с матери погибшего Ивана по женской линии передавалось в семье чёрное проклятие, заключённое в дьявольском документе. Избранной хранительницей становилась та из семьи, у кого испускающая дух попросит позволения уйти. Услышав «Уходи», торопящаяся в ад ведьма передавала свиток, касаясь при этом руки выбранной ею наследницы, которая, приняв бумагу, тут же падала на пол без чувств. И корёжила невидимая сила бедное тело, заполняя его грязным знанием, дающим защиту от мирских невзгод и преимущество перед обычными людьми. Спустя минуты боли поднималась на ноги заново рождённая ведьма, преображалась, становилась злая весельем необузданным, беспричинным, гордая умением своим влиять на судьбы других. Умирающая же колдунья тихо отходила чёрствой душой из родного гнезда в вечность преисподней.
Долго помнили дети Ивана, что произошло с их родителем. И хоть и крепко держались они за документ, дающий им сытную жизнь, но в глубине своих испорченных душ отчаянно не желали становиться носителями грязной силы. Многие годы бумагу верности злу хранила вдова Ивана Авдотья, получившая его в своё время от умирающей свекрови.
Судьба Катерины
В один из годов приглянулась овдовевшему сыну Ивана Русинова, хромоногому Антипу, жившая в соседней деревне скромная девушка Катерина.
Сиротой была семнадцатилетняя бесприданница, некому было заботиться о ней после того, как три года назад, получив похоронку на любимого мужа, залезла в петлю её родительница. Кое-как выживало беззащитное дитя, добывая себе на пропитание работами разными, неустанно ходя по дворам зажиточных соседей. То нянькой подрядится, то помощницей по хозяйству. Выбора у Катерины не было, за любой труд бралась. Безропотно сносила все выпавшие на её долю испытания, кротостью отвечая на унижения и обиды.
Уговорами льстивыми затащили
– Хватит тебе и того, что получила. Иди отсель подобру-поздорову. Бог подаст, чай, он не Тимошка, видит немножко.
Молча уходила сгорбившаяся от усталости Катя, зажав в тонкой руке скудное пропитание.
Добравшись до отчего дома, валилась на широкую лавку, бывшую ей постелью, и, свернувшись калачиком, выла от внутренней боли, вспоминая, как зажимали её, девственную, по углам в сараях грубые мужики и не имеющие стыда отпрыски их. Жадными руками под юбку лезли, пыхтя от возбуждения и громко сглатывая обильные слюни. Вдоволь налапавшись худосочного тела, распалившись, хотели большего. Падала тогда на колени в навозную грязь не имеющая защиты сирота, горькими слезами упрашивала извергов не трогать её. Находясь в крайнем отчаянии, скуля загнанной в безысходность дворнягой, истово, вслух вымаливала у Богородицы спасения. Тогда нехотя отступали от неё сильные сытыми телами грешники. Исподлобья сверкая злыми взглядами на взывающую к Божьей Матери горемычную сироту, смачно плюя с досады, исчезали в теплоте уютных домов своих.
В дни больших праздников в маленькой церквушке, больно толкаясь локтями ради лучшего места для себя, заботящиеся о благополучии своих семей бабы грубо вытесняли притулившуюся в тёмном углу Катерину к выходу, зло шепча на ухо ей:
– Всё о себе думаешь, просишь, непутёвая. Нам-то важнее здесь быть, родственников у нас много, за каждого попросить у Боженьки надо. А ты, Катька, не мешай, иди прочь, в другой раз придёшь. Почто отвлекаешь Господа хлюпаньем своим, из-за тебя Он и нас не услышит.
После этого валились перед иконами на колени и, неистово крестясь, закатывали маслянистые глаза к небу. Часто приходилось сироте молиться на пронизывающем ветру под дождём и снегом, прижавшись к холодным и скользким брёвнам храма.
Когда в её полуразвалившуюся избушку пришёл свататься одноногий Антип, то недолго думая согласилась. Опостылела беспросветная жизнь до такой степени, что хоть вслед за мамкой в петлю лезь. Собрала нехитрые пожитки в узелок, да и побрела вслед за нелюбимым в страшное будущее.
Конец ознакомительного фрагмента.