Твой пока дышу

Семакова Татьяна

Закрываю за собой дверь, сползаю по ней спиной. Переношу вес тела на руки и ползу на четвереньках. Не стыдно уже. Не унизительно. Пусть радуется, пусть потешается, пусть издевается. На большее у меня просто нет сил, а желание увидеть её своими глазами жизненно необходимо.

– Мама! – радуется булочка моему необычному появлению, хохочет, падает на колени и прытко ползёт ко мне, принимая правила игры.

Игры своего отца, сверлящего меня ненавистным взглядом.

– Расклад такой, – вещает Куманов деловито, когда я оседаю

на пятую точку и крепко прижимаю к себе своё счастье. – Моя дочь будет жить со мной. Где будешь жить ты – решать тебе. Ключ есть.

– Ты спятил! – вскрикиваю нервно, когда дочь выскальзывает из моих тесных объятий и торопится по своим чрезвычайно важным делам.

– Примерно в тот момент, когда узнал, что больше двух лет мог бы иметь смысл жизни, – отбивает жёстко и отворачивается, давая понять, что разговор окончен.

«Смысл жизни…»

Растекаюсь по полу, плавлюсь, но настырно продолжаю ерепениться:

– А он тебе нужен, этот смысл? Ты говорил совершенно другое!

– Ты тоже много чего говорила, – ехидничает в отместку. – Например, можно.

Разворачивается, руки в карманы спортивок, взглядом буквально уничтожает, возвращая все сомнения разом. Кожей ощущаю его презрение, пропитываюсь им, через поры пропускаю этот медленно убивающий яд, мешаю с кровью, позволяю циркулировать по венам, проникать в каждый внутренний орган, поражать все системы. Невозможно сопротивляться. Виновата. Это осознаю я, это прекрасно знает и он, беспощадно доминируя, возвышаясь надо мной.

– Что такое, Линда? – бросает камнем насмешку. – Что это там в твоих глазках? – немного наклоняется, паясничая, всматриваясь, брезгливо вздёргивая верхнюю губу. – Раскаяние, что ли? Хм-м-м… не пойму…

– Я ни о чём не жалею, – ответный выпад, к чёрту страхи! Спину прямо, подбородок вверх. – Понял? Ни о чём!

Отступает, взгляд отводит, уголки губ дрогнули, но мимолётную эмоцию он подавил быстро, просто выдохнув её в пустоту:

– Прискорбно.

Не понимаю его. Вроде удаётся нащупать что-то, поймать его мысль, ухватить за хвост, но она тут же ускользает, на другую меняется, вытесняющую, захватывающую. И я теряюсь от этой мешанины, разглядываю, разглядываю, но его каменный профиль ни одного ответа не даёт, лишь прибавляя вопросов.

Боковым зрением вижу Надюшу. С бабушкой заплаканной возится, кубики какие-то разглядывает которых не было среди её игрушек, животных пародирует, смешная, милая, он глаз с неё не сводит, но что там в этом взгляде? Я должна знать… ползу.

– Му-му-му! – восторженная более обыкновения, счастливая, ручки к полотну тянет, пыжится: – Баса-а-ая!

– Басая… – подтверждаю важно, киваю, резко поворачиваю голову к Куманову. Эмоций – ноль. Отсутствуют как класс.

– Линда! – ахает Вероника Павловна. – Твоя рука!

– Что рука? – хмурюсь и бегло осматриваю на предмет повреждений, судя по её возгласу, несовместимых

с жизнью.

– Клещ!

Холодею. Смотрю в одну точку, внутри всё дрожит мелкой дрожью, задаю вопрос, на который ответа знать не хочу:

– Где?..

– Да вот же, прямо на сгибе! Правая рука! Ох, нет, левая! Присосался уже! Надо скорее вытаскивать! Скорее!

– Хватит кудахтать, – ворчит Куманов и подходит ближе, приседая на корточки. – Ну, клещ.

– И-и-м-м… – пищу, мычу, отвращением захлёстывает, страхом паническим сковывает.

– Здоровый какой… – с наслаждением тянет Пашка, – сочненький, жирненький, вкусно ему там. Внутри.

– Паша! – возмущается Вероника Павловна. – Прекрати немедленно! Гадость! Убери, убери, вытащи его сейчас же!

– А я тут при чём? – фыркает, откровенно издеваясь. – Я его туда не сажал.

– Да полно тебе! Ты же умеешь!

– Ну, умею… ей вон нравится, аж замерла, спугнуть боится. Да, Линда? Нравится тебе когда внутри теплится новая жизнь?

– Теписа, – пытается повторить доча новое слово, а я подскакиваю на ноги, судорожно вдыхая и заставляя себя посмотреть на чужеродного захватчика.

Нахожу… зажмуриваюсь, справляюсь с эмоциями, наклоняюсь и хватаю дочь за руку.

– Солнышко, нам пора.

– Неть… – хнычет, вырывая руку, – тут.

– Милая, поехали, я без тебя не уеду, – строгости в голос, ребёнку до лампочки: отрицательно мотает тёмными кудряшками и отбегает подальше, подбирая на ходу музыкальный телефон. Тоже, к слову, новый.

– Интересно, он такой один? – Куманов с задумчивым лицом располагается на полу, спиной привалившись к дивану и раскинув ноги, а пожирающая меня обида находит выход в виде весьма сомнительной претензии:

– Ты специально меня туда отправил… Ты знал, что там клещи! – голос не повышаю, но истеричные нотки прослеживаются, вкупе с дрожащими губами и слезами на глазах добавляя ему удовольствия.

– Ничего не перепутала? – потешается тихо, зубы обнажает в широкой искренней улыбке. – Место выбрала ты.

– Надя! – прикрикиваю визгливо, окончательно потеряв контроль и над голосовыми связками, и над эмоциями в целом.

– Моя дочь никуда не поедет, – повышает голос Куманов, но дозирует, чтобы не напугать малышку. И добавляет едко: – В кишащей клещами тачке уж точно.

– Павел, – режет воздух стальной голос Вероники Павловны. – Вытащи. Немедленно.

Закатывает глаза, лениво поднимается и подходит вразвалочку.

– Проверь, нет ли на Наде, – бросает матери и, положив ладони мне на плечи, подталкивает к коридору. Ведёт до одной из дверей и шепчет на ухо: – Попросить – это ведь так сложно, да, Линда?

Придаёт лёгкое ускорение ненавязчивым толчком и закрывает за мной дверь, оставляя один на один со своими страхами, в абсолютно пустой комнате без какой-либо мебели. Просто голые стены. Просто я. Просто, мать его, клещ.