Твой пока дышу

Семакова Татьяна

– А говоришь – здоровый, – фыркаю глумливо, на что Глеб с неизменной улыбкой парирует:

– Я сказал, что не болел, а не что абсолютно здоров. Дальше интересно?

– Рассказывай, – разрешаю милостиво.

– Вышел и первым делом послал отца. Он в ответ послал меня, но как бы это выразиться… обратно. Ибо тот факт, что слово «подрыв» заменили словом «поджог», не говорит о том, что всё не изменится. Плюс компромат по другим прегрешениям, подготовился, гандон… а я уже совершеннолетний как бы, такое себе приключение.

– И ты нарыл компромат

на него?

– Да кому он на хуй нужен, бандит однорукий, – морщится Глеб с таким отвращением, что я машинально смотрю на свою руку, откуда Паша выколупывал клеща. – Я подрос, возмужал, трахнул жену мэра и записал отличный видосик. И снова послал батю, теперь уже с фанфарами. Объяснять, как ему это не понравилось?

– Перебьюсь, – бурчу себе под нос.

– В общем, дорогуша, твой бывший лишил меня единственного козыря, – завершает свой «трогательный» рассказ, – ибо сто процентов с заказа всегда лучше, чем жалкие двадцать, что он отстёгивал.

– То есть, ты шантажируешь мэра, чтобы не сесть, но продолжаешь заниматься тем, чему обучил отец просто ради выгоды? – уточняю на всякий случай.

– Всяким, – отвечает туманно и с ухмылкой.

– Не псих, – вздыхаю громко, и падаю спиной на причал, чтобы ненароком не оказаться на линии огня.

– Руки за голову! Вы окружены! – орёт кто-то в рупор.

– Огненная, – со странной улыбкой и таким неуместным восхищением шепчет Глеб. – Как ты там сказала? Лучше сдохнуть, чем сидеть.

Дёргается в мою сторону, вряд ли с коварным умыслом, но снайпер, расположившийся на противоположном берегу, которого Глеб, уверена на все сто, заметил, расценил его резкость как угрозу для моей безопасности. Раздался оглушительный выстрел, я зажмурилась и так и лежала, пока не услышала голос Панфилова:

– Всё закончилось, Линда. Я отвезу тебя, для дачи показаний вызовут, но это формальность, микрофон в порядке, мы слышали каждое слово.

– Спасибо, Слав. Но всё только начинается… – вздыхаю, предвкушая нагоняй от Куманова.

Мне было жаль его. Парня, что остался лежать на пирсе с простреленной головой, в окружении спецслужб. Конечно, жаль, как иначе? Кто знает, каким бы он мог вырасти, кем бы мог стать, если бы за «воспитание» не взялся его отец. Но, как не прискорбно признавать, я испытала что-то сродни облегчению. И в данную минуту, в машине Славы, меня больше волновали грёбаные клещи.

Что это говорит обо мне, как о человеке? Наверное, ничего хорошего. Или только то, что я просто человек.

– Куда мы? – несказанно удивляюсь, когда Панфилов въезжает в город.

– Куманов велел отвезти тебя в пыточную, – передаёт послание от Паши, как и я ему через Матвея. – Что бы это ни значило, – со вздохом добавляет, косится на меня, пытаясь не отвлекаться от дороги. – Судя по улыбке, ты сейчас назовёшь мне адрес. Я-то знаю только то, что это чудное местечко где-то в центре.

– Да на квартиру его, Слав, – фыркаю, наминая пальцы в нетерпении. – Сумку мою забрал?

– Забрал, – весьма едко отвечает, но быстро

справляется с собой, шумно выдувая напряжение. – Заставила ты меня побегать.

– Ой, ну не лечи, – принимаюсь мягко журить его. – В машине либо датчик слежения, либо, как у Пашки, GPS. Прослушка хоть на дальнем расстоянии и не фурычит, но нагнать так, чтоб Глеб не засёк, вполне успел бы. А я должна была одна уехать, в тоске и печали, иначе не клюнул бы, сам знаешь.

– Предупредить надо было, – настаивает на своём.

– Я дам письменные показания, что подмигнула тебе в машине, а ты чертовски талантливый актёр, – пытаюсь отшутиться, но он тут же ловит мою ладонь, крепко сжимая.

– Плевать мне на то, как я выглядел. Знаешь же, что плевать. Ты же… чёрт. Ты – это ты.

– Пора сложить крылья, Слав, – поглаживаю его пальцы своим большим, и добавляю игриво: – Пусть у Куманова голова болит.

– Везучий сукин сын, – хмыкает Слава и отпускает мою руку, пристраивая обе на руле.

Хотела бы я испытывать только радость от предстоящей встречи с любимым, но пятая точка словно огнём горит в ожидании кары. Психую так отчаянно, что голова кружиться начинает от частых сердечных сокращений и попыток дышать глубже и размереннее. Лицо его перекошенное гневом перед мысленным взором, ключ новый, что Миша дал, из влажных рук так и норовит выскользнуть, личину царапаю, вогнать его пытаясь, пока лбом в дверь не упираюсь, бессильно опуская руки вдоль тела.

– Вот ведь… – выдуваю воздух из лёгких через плотное колечко напряжённых губ, и в следующую секунду падаю вперёд лицом вместе с дверью.

Клянусь, в первое мгновение показалось, что я её своим тяжёлым дыханием просто вынесла. От правды это, конечно, разительно отличается: Паша просто услышал мою «пьяную» возню и открыл с обратной стороны.

Ногу выставить для опоры не успеваю: ловит за плечи. Втягивает в квартиру, ставит в сторонке, захлопывает дверь и подходит почти вплотную. Перед глазами его грудь. Футболка натягивается на тугих мышцах при каждом вдохе, на выдохе – вибрирует, слабо колыхаясь. Боюсь голову поднять, боюсь ему в глаза посмотреть, но, если честно, даже сейчас, перед страхом страшной кары, снова сделала бы то же самое. И именно эта мысль придаёт мне уверенности. Именно она заставляет с вызовом вскинуть подбородок, приняв его взгляд.

А там… там тоже страх. И это совершенно сбивает с толку. Сбивает ритм сердца, пропускающего удар за ударом. Я даже отшатываюсь, чтобы лучше рассмотреть его, чтобы убедиться, что мне не чудится.

– Паш… – шепчу сухими губами.

– Я немного запутался, – пытается улыбнуться и в целом выглядит странным образом смущённым. Замечаю движение руки краем глаза, и в следующую секунду он касается пальцами моего живота.

Взгляд меняется. Помимо страха и боли, в них столько надежды, что у меня сердце сжимается до крошечного сморщенного комочка, нелепо трепыхаясь в освободившемся пространстве. Какой же он… такой большой и такой трогательный…