Твой пока дышу

Семакова Татьяна

– Это – да? – не спешу радоваться, потому как чёрт её знает. Вполне могла решить, что вырубить меня, лишь бы не отвечать, и постыдно удрать – отличная идея.

– Это – нет, – огорошивает с сияющей улыбкой.

– Охуенно, – выдаю единственную на тот момент мысль.

– Это – я тебя люблю, – шепчет мне в губы.

– Охуенно, – повторяю с недовольством, которое даже скрыть не пытаюсь. Ну пиздец же. Как так вообще?

– Это – я отрежу тебе яйца, если ты хоть раз изменишь мне, – продолжает серьёзно, пристально глядя мне в глаза.

– Опять двадцать пять… – выдуваю

хоть что-то новенькое, сталкивая брови у переносицы.

– И это – я хочу свои свидания, – капризно дует губы, но взгляд по-прежнему сосредоточенный. Не шутит. В самом деле хочет. Чудная… – А колечко дай сюда, потеряешь ещё…

– Да фигушки, – хмыкаю, зажимая его в кулак. – Свидания, так свидания.

– Вот ты вредный какой… – ворчит, елозя по мне в нетерпении, – дай хоть полюбуюсь.

– Фи-гу-ш-ки.

– Ну и ладно! Ужином тебя кормить не буду. И дочь ты укладываешь. И следующее свидание устраиваю я.

А вот это уже угроза в чистом виде, судя по её коварной моське.

– Когда? – отважно принимаю последствия всего, что успел натворить.

– Сегодня. Я уже всё подготовила. Ровно в одиннадцать в «пыточной», – высекает рубящими фразами и добавляет певуче: – Опоздаешь – накажу.

Грубо хватает меня за подбородок, впиваясь тонкими пальчиками в кожу, поворачивает мою голову и дерзко облизывает щёку.

Член было вздыбился, но мозг настоятельно рекомендовал не торопиться. И был чертовски прав.

В комнате она закрылась, едва дочь уснула. То есть, за полтора часа до назначенного времени, и одно это напрягало неимоверно. Чем она там занимается, чёрт возьми? Пробовал подслушивать – тишина. Пробовал подглядывать – но она даже свет не включила. Вспотел, блядь, круги нарезать, полез под душ, мысленно пытаясь подобрать, сука, прикид, который бы её удовлетворил, увлёкся, забыл про время, в итоге влетел в «пыточную» в 23:01, голый и мокрый. И охуел.

– Ебать мой хуй, – выталкиваю с восхищением.

Уже догадался, что всё не так радужно для меня, но, сука, ничего сексуальнее в своей жизни просто не видел. Как промолчать? Одни нецензурные эпитеты в тупой башке.

Моя ведьмочка в чёрной коже и кружеве.

Медленно веду масляным взглядом снизу вверх, рассматривая детали её, вне всяких сомнений, тщательно продуманного образа.

Туфли на высокой платформе и с устрашающей высоты каблуками. Чёрные чулки без резинок, закреплённые подтяжками на широком кружевном поясе. Разумеется, никаких трусиков. Кожаная портупея, обрамляющая ремнями грудь и опоясывающая шею. В одной руке – кожаная плётка. Во второй – резиновый член вызывающе-розового цвета. Фуксия, наверное. Наверное, по хуй. В голове кружит только одна мысль – что, на хрен, она собирается с ним делать?!

– Линда?.. – хриплю на остатках самообладания, всерьёз раздумывая над побегом.

– Ты опоздал, – отбивает яростно, хлёстко щёлкая плёткой.

Вздрагиваю. Мне, блядь, реально стрёмно, она ведь не шутит. Вообще не шутит, на столько вжилась в образ, что я черты лица едва знакомыми нахожу.

Сжимает челюсти и, помахивая плёткой и плавно покачивая бёдрами, идёт в мою сторону. Если абстрагироваться от намерений – невыносимо сексуальна.

Просто невыносимо! Член колом стоит, игнорируя все сигналы об опасности, но, чёрт, не убегать же в самом деле? Пока ещё мужик. Поиграем, раз уж ей охота пришла.

– Ты опоздал, – шипит сквозь зубы, напирая на меня своей голой грудью и вонзаясь твёрдыми сосками в кожу непривычно высоко.

Зарывается пальцами в мои волосы и сгребает их в кулак, наклоняя к своему лицу и сталкиваясь своим лбом с моим.

– Оправдывайся.

– Эм…

– Оправдывайся! – прикрикивает, прикладываясь плёткой к моей ягодице.

Вообще-то, больно. Отчётливо осознаю, что ни хрена не фанат ни БДСМ, ни даже намёков на БДСМ, что бы там в голове время от времени не вспыхивало и как бы сексапильно она не выглядела. Что по принуждению, даже в формате игры, вообще ни разу не моё. Да, я нежный. Люблю пошлости и ласки. А не вот это вот всё. Жестокости мне и в реальности за глаза, ей, как я думал и как подтвердилось парой минут после – тоже.

– Ли, хорош… – прошу тихо.

– Не нравится? – злорадно посмеивается, обхаживая резиновым членом мой зад.

– Нет, – решаюсь на мнение и слышу вдруг совсем не господствующий выпад:

– А мне, думаешь, приятно было? – жалостливо как-то, плаксиво даже.

Вглядываюсь в её глаза и вижу пелену слёз, поблескивающих в тусклом свете стыренного из гостиной ночника.

– Ты всё из-за ремня, что ли? – расстраиваюсь вместе с ней и хочу обнять, но она делает шаг назад.

– Из-за ремня? – переспрашивает с дрожью, пытаясь говорить разборчиво, но там уже истерика приближается. Губы кривятся, разрыдается вот-вот, а я всё не догоняю. – Куманов, ты меня совсем за идиотку держишь? – вопрос, определённо, с подвохом: по фамилии она меня второй раз в жизни называет и в предыдущий я до чёртиков напугал её, пригрозив, что сверну шею. Очень натурально пригрозив.

– Нет, – даю чёткий ответ, стараюсь не моргать даже, отслеживая каждую новую эмоцию на её лице.

– Всё-таки да, – морщится с отвращением и бьёт по самому больному: – Хер тебе, а не семья. Забудь вообще. С тобой может быть только секс, ты просто не способен ни на что больше!

Отбрасывает в сторону плётку, лупит меня фаллосом, отталкивает обеими руками и пытается уйти, но я перехватываю её под живот, тесно прижимая спиной к своему торсу.

Грудь разрывает. Как будто та взрывчатка на мне всё-таки сдетонировала, разметав ошмётки плоти на все части света. Я не знаю, как она это делает, но каждый раз, когда я думаю, что больнее уже быть просто не может, я жёстко заблуждаюсь. Ещё как может. В разы.

– Я не понимаю… – тяну сипло, вдавливая её в себя. – Не понимаю, правда, любовь моя, жизнь моя, объясни, объясни уже, придурку.

– Придурок и есть! – выкрикивает, капая на мою руку обжигающими кожу слезами. – И из меня дуру делаешь! Отпусти! Не понимает он! Пошёл ты! Пошёл ты!!!

– Линда, Линда, Линда-а-а… – пою. Пою, блядь, не знаю ещё как её утихомирить, не знаю, как ответа добиться, одно чётко осознаю, если опущу – это конец. – Не выйдешь из этой комнаты, пока не объяснишь, – тихо говорю, спокойно, а самого трясёт уже.