Твой пока дышу

Семакова Татьяна

– Что?.. – бормочет оторопело, широко распахивая глаза.

– Бомба. Ну, точнее, муляж. Но я об этом не знал. В ухе – гарнитура, Лерка прикрывала рукой. Сучёныш наблюдал и координировал наши с ней действия. Я бы не стал её целовать, если бы следовал своему плану, но пришлось играть по чужому. Веришь?

– Угу.

– А чего глазки грустные тогда?

– Всё равно неприятно, – слабо пожимает плечами и отводит взгляд. – Проверь, нет ли на мне ещё гадов. Зудит аж всё…

У меня тоже зудит. И я не о неминуемом стояке от контакта рук с её

телом. Про клуб надо было рассказать. Надо-то оно надо, но как из себя вытолкать признание в физической измене я так и не сообразил. Выколупал из неё ещё одного клеща, отнёс в душевую, помыл как маленькую, себя между делом, вытер и в пушистом банном халате пристроил на сломанной кровати в своей спальне.

– Я всю ночь не спала, – как будто оправдывается, пряча взгляд. – Ничего, если полчасика подремлю? А потом Надюшу надо забрать, сердце без неё неспокойно.

– Само собой, – целую в щеку, выхожу, закрыв за собой дверь.

Херня какая-то. Неправильно всё. Вот она, в моей постели. В моей власти. На столько, что часть меня даже внутри неё, и это само по себе неописуемо прекрасно, но всё не так.

Её что-то гложет, изнутри проедает, не верит мне, отгораживаться пытается. Если так и дальше пойдёт, мы соседями в этой квартире станем.

И тут меня конкретно так накрывает мелочами, из которых, по сути, складывается жизнь.

Моя постель. Моя квартира. Отдельные комнаты. Второй ребёнок, а я только обещаниями кормлю. Красавчик, блядь.

Спускаюсь на этаж вниз и цепляю своего шофёра, отправляясь сворачивать горы для любимой. Рассчитывал управиться часа за три, но уже через два понял – хер там плавал. Заезжаем к Эмирчику в опустевшее гнёздышко, тискаю дочь и отдаю ему свой ключ.

– Отвези Надю и маму к Линде, – прошу, отрывая от сердца своего ребёнка и передавая в его надёжные руки.

– Что задумал, Павел? – ухмыляется друг.

– То, что должен был сделать давно.

А именно: схватить силой и утащить в свою берлогу. Точнее, в нашу. В нашу новую.

В дверь звоню ближе к восьми. Открывает, недовольно поджимает губы, бурчит какое-то нелепое приветствие и намеревается вернуться, судя по ароматам, на кухню, но я ловлю её и поднимаю на руки.

– Ушли! – кричу матери.

– Поняла! – прилетает в ответку от моей главной пособницы.

– Паш, там в духовке запеканка и вообще… – бормочет, пытаясь одёрнуть халат, в который я упаковал её ещё днём.

Игнорирую вялый протест и захожу в лифт.

– Блин, Паш, ну куда я в таком виде? – начинает злиться и хмуриться, но я и это пропускаю мимо ушей, нажимая кнопку последнего этажа. – Час от часу… – ворчит, последив движение моей руки. – На крышу, что ли? Романтично, конечно, но вот вообще никакого настроения на свидание…

– Это не свидание, – очень стараюсь выглядеть невозмутимым и внушительным, но голос, падла такой, подрагивает. Сердце заходится, в целом состояние какое-то мутное, но по большому счёту тупо страшно. – Просто хочу тебе кое-что показать. И сразу вернёмся.

– Хорошо, – сдаётся

безо всякой охоты. – Что?

– Квартиру. Я купил нам новую квартиру.

– Что?! – смешно открывает рот и распахивает глаза, но мне не до стёба.

– Подумал, что моя холостяцкая берлога – не место для нашей семьи, – задвигаю, старательно выговаривая слова. Подпираю её попу коленом, открываю дверь, вношу и ставлю ногами на заранее подготовленные домашние тапочки. – Тут нет ничего. Прежний хозяин сдулся на стадии чернового ремонта, но так даже лучше, как по мне. Сделаем всё так, как будет нравиться только нам.

– Пашка… – лопочет ошалело, озираясь по сторонам.

– Что скажешь? – самообладание окончательно подводит, ломая голос и добавляя отвратительного скрипа, но она как будто не замечает. Ни волнения моего, ни вопроса, ни, как будто бы, меня самого.

Делает несколько осторожных шагов, проигнорировав тапки, похрустывая цементом и песком, озирается, рассматривает антураж, будто тут не серость и унылость, а изысканный ремонт по последнему слову техники.

– Пашка… – повторяет объёмным шёпотом.

Бродит словно пьяная, пошатываясь, руки чуть в стороны для баланса развела, но всё равно заметно штормит. В белом банном халате, босая, взъерошенная. С взглядом дурным пальцами по голому бетону водит, и всё шепчет:

– Пашка…

Напрягаюсь с каждой минутой всё сильнее. Ну вот какого хера? Что это за реакция вообще? Что там её чудо-процессор обрабатывает? Вроде нравится идея, так почему не сказать? Вот на хрена меня на нерв выводить? И так всё трусится внутри.

– Так, завязывай, – ворчу, поднимая тапки и подходя ближе. Бросаю ей их под ноги и следом по всем канонам должен радостно тявкнуть, но бубню вполне по-человечески: – Босая не шастай. Поранишься ещё и вообще холодно так, – послушно заталкивает ноги в тепло, а я падаю на одно колено.

Не опускаюсь, именно падаю: от волнения ноги, на хрен, не держат уже, поджилки в конвульсивных припадках заходятся, сердце такой темп берёт, с такой скоростью кровь гоняет, что я чуть ли не воспламеняюсь, начиная раздавать жар.

– Ой, – пищит Линда так тоненько, что у меня, до кучи, ещё и в ушах звенеть начинает.

– Я так давно твой, Линда… – произношу тихо, цепляя её взглядом, – что это скорее формальность, – протягиваю ей кольцо, купленное днём, на которое успели нанести гравировку «Пока дышу» с внутренней стороны, и дышать перестаёт она. – Будешь моей? Только моей. Навсегда.

– Пашка… – только и может выдохнуть, столбенея.

И стоит. Просто стоит и молчит. Секунды складываются в минуту, но ждать, когда те, в свою очередь, пробьют час, я, на хрен, не готов.

– Я тебя сейчас грохну, – рычу на пониженных.

И вместо ответа эта оторва с визгом бросается на меня, обхватывая за шею и седлая то самое колено. От неожиданности теряю равновесие и плашмя приземляюсь на спину, успев только чуть сгруппироваться, чтобы ей помимо колен ещё и пальчики на руках не отшибло.