Твой последний шазам
Шрифт:
Якушин, придерживаясь за большой остроконечный валун, поджидал меня в воде у подножья.
Я подплыла и, не зная за что ухватиться, зацепилась за его плечо.
— Три дня не могла себе места найти, а здесь — блаженство.
— Потому что нужно с нами купаться ходить, — поучительно сказал он.
— Сам видел, что было, когда мы пришли на карьер.
— Но ты же не сиделка при нём, — он посмотрел туда, куда забрался Амелин.
— Ему нельзя оставаться с самим собой наедине.
— Не
Лицо Якушина, такое загорелое и мужественное, с мокрыми прядками рассыпавшихся волос и блестящим от воды взглядом, никогда ещё не выглядело так привлекательно. Осознание этого факта смутило. И я вдруг поняла, что нахожусь слишком близко от него, а моё правое колено касается его ног.
— Побыл бы ты на его месте. Когда все против тебя.
— Я бы на его месте никогда не оказался, — он положил руку мне на спину, отчего напряжение в нашем разговоре заметно усилилось, а выражение его глаз стало таким, что я попыталась отплыть в сторону, но Саша удержал.
— Когда ты уже поймёшь, что он тебе не подходит?
— А кто мне подходит? Ты?
— Да.
— Я подумаю об этом, — я неестественно рассмеялась, напуская на себя как можно более беспечный вид, будто не понимаю, что происходит, и принялась торопливо высматривать, где можно вылезти на узкую, каменистую полоску берега.
Требовалось срочно прекратить эту неловкую ситуацию и разговор. Будь на месте Якушина кто-то другой, я бы его сразу послала, но с ним терялась, не зная, как себя вести.
— Подумай-подумай, — заметив мои метания, он услужливо начал подсаживать, но как только я, приподнявшись на локтях, уже почти выбралась, внезапно отпустил и, потеряв равновесие, я снова шумно плюхнулась в воду.
— Ты, Осеева, с зимы сильно изменилась, — он со смехом поймал меня под мышку и снова подтянул к себе.
Я собиралась ответить что-то грубое, но только вытерла с лица воду, как о валун звонко ударился камень.
Амелин сидел на корточках на самом краю ступени и смотрел на нас, но слышать наш разговор он вряд ли мог.
— Чего ты задёргалась сразу? — вместо того, чтобы оставить меня в покое, Якушин нарочно прижал к себе.
— Саш, мы сейчас все поссоримся.
— Ну, и отлично. Я всё равно собираюсь уехать. Чего и тебе советую.
— Залезайте ко мне, — неожиданно весело крикнул Амелин. — Отсюда, знаете, какой вид отличный?!
Якушин тяжело вздохнул, недовольно покачал головой, и мы полезли наверх.
Подъем до ступеней шёл ещё более резкий, чем там, где спускались, а босиком подниматься по камням было довольно болезненно.
Этот берег был выше остальных и, словно смотровая башня, возвышался над всем озером. На тёмной глади воды с зеркальной чёткостью
Амелин стоял у обрыва с таким видом, будто вот-вот собирается расправить крылья и взмыть в небо. А завидев нас, резко повернулся к Якушину:
— Ты бы мог прыгнуть отсюда?
Якушин подошёл и посмотрел вниз.
Если разбежаться, долететь до воды можно было, но очень рисково.
— Я же не самоубийца.
— А я — да.
Было очевидно, что Амелин разозлился из-за того, что видел.
— Ну и чем ты хвастаешься? — Саша это тоже понял и принял, как вызов.
— Хочешь, прямо сейчас прыгну?
— Хочу.
— Амелин, не вздумай! — больше всего я боялась этих настроенческих вспышек.
Все его прошлые суицидальные попытки были спонтанными, он никогда ничего не планировал. Внутри него просто что-то долго копилось, а потом взрывалось.
— Да что ты нервничаешь? — сказал Якушин. — Всё равно он не прыгнет. Дешёвый развод. Проходили уже.
— Прекрати сейчас же! — закричала я на него. — Зачем подначиваешь?!
— Я только ответил на вопрос.
Равнодушный голос Якушина просто взбесил.
Амелин по-прежнему очень ровно, с идеальной осанкой танцора, стоял на самом краю.
— Это всё равно, что прыжок в вечность. Говорят, люди, которые кидаются с высоток перед смертью, всегда испытывают сожаление. Поэтому я никогда не прыгал.
Якушин обернулся на меня.
— Видишь. Только болтать и умеет.
— Хватит! — заорала я ему в лицо, а потом развернулась к Амелину: — Хватит!
— Ладно, — он отступил назад. — Если ты не будешь, то я тоже не буду. Потому что если я умру, то не хочу оставлять Тоню с тобой.
— Вот об этом тоже подумай, — сказал Якушин мне и начал спускаться, а я подошла к Амелину.
Несколько долгих секунд мы просто смотрели друг другу в глаза. Он первый опустил их и, как ни в чем не бывало, сказал:
— У тебя майка просвечивается.
— Почему ты не попросишь его уехать?
— А что это изменит?
— Ты перестанешь из-за него нервничать.
— Или ты перестанешь из-за него нервничать?
— Я перестану нервничать из-за тебя.
— Знаешь, раньше меня дико заводила мысль о том, что ты можешь из-за меня нервничать. А сейчас я больше не считаю, что это признак любви. Ты просто боишься оказаться в чем-то виноватой. После бабушкиной смерти я только и думаю, что сделал что-то не так и что в чём-то виноват перед ней. Но к любви это не имеет никакого отношения.
Обратно возвращались через коттеджи. Якушин шёл чуть впереди, Амелин сзади. Мы не ссорились, но все одинаково были недовольны и от этого неразговорчивы.