Твоя навеки
Шрифт:
Доминик и Антони провели долгие часы, обсуждая выход из этой ситуации, пока София гуляла с коляской вдоль озера. Они не хотели, чтобы она отдавала ребенка на усыновление. Они знали, что она будет жалеть об этом всю жизнь. София была неопытна, и еще не понимала, что девять месяцев беременности и несколько недель любви и заботы связали ее с сыном неразрывной нитью.
Супруги надеялись, что разговор с врачом может помочь Софии выйти из кризиса, поэтому упросили ее встретиться с психиатром, однако накануне встречи она предупредила их, что ни при каких обстоятельствах не изменит своего решения. Доктор Бадро, маленький старичок, так выпячивавший грудь, что напоминал Софии толстого и довольного жизнью голубя, потратил на беседу с ней несколько часов.
Ему требовалось для окончательного вывода еще несколько сеансов, но София наотрез отказалась от дальнейших встреч. Она уже определила курс для корабля своей жизни — он должен двигаться в сторону Лондона, и на нем не было места ни одному пассажиру.
Как только Софии удалось убедить своих кузенов, что она не изменит решения, они перешли от слов к делу. Она должна была подписать документы на усыновление и встретиться с потенциальными приемными родителями мальчика. Доминик была в отчаянии. Она твердила Софии, что та пожалеет о своем поступке, однако София не желала ее слушать. Никогда еще Доминик не доводилось встречать более упрямого человека. Она даже прониклась сочувствием к Анне. Как оказалось, София была весьма строптива, если что-то выходило не по ее желанию. С ней случались приступы ярости, она хмурилась часами, и никакие посулы не могли изменить ее настроения. София была не только упрямой, но и очень гордой. Доминик желала, чтобы София вместе с первенцем отправилась в Аргентину, где их приняла бы семья. Она не сомневалась, что после первого шока скандал постепенно утих бы. Но София не собиралась возвращаться. Никогда.
Она ждала начала процесса усыновления, и осознание того, что ей предстоит разлука с сыном, погружало Софию в отчаяние. Теперь, когда она знала, что скоро навсегда расстанется со своим малышом, она проводила с ним каждую минуту. София не могла смотреть на него без слез: ей никогда не узнать, каким он вырастет, она не сыграет в его судьбе никакой роли. Она прижимала к себе крошечное тельце и говорила с мальчиком часами, как будто каким-то чудом он мог запомнить звук ее голоса или запах ее кожи. Несмотря на захлестнувшую ее боль, София была уверена, что поступает правильно.
С большой неохотой Доминик и Антони дали Софии немного денег, чтобы она могла устроиться в незнакомом городе. Доминик посоветовала Софии остановиться в отеле, прежде чем она подыщет себе какое-нибудь жилье. Супруги вызвались проводить ее до аэропорта.
— Но что же мне сказать Пако? — мрачно спросил Антони, пытаясь скрыть обуревавшие его эмоции.
Он привязался к Софии душой и не мог понять, как можно было оставаться такой холодной к своему ребенку — собственной плоти и крови. Делфин и Луи были самым большим сокровищем в его жизни.
— Я не знаю. Можете сказать им, что я решила начать новую жизнь, но не сообщайте им, куда я отправилась.
— Но со временем ты поедешь домой, София? — грустно глядя на нее, спросила Доминик.
София наблюдала, как мерно раскачиваются в ушах ее кузины большие сережки в стиле фолк, и понимала, что ей будет очень не хватать и Доминик, и Антони. Она с трудом сохраняла самообладание.
— В Аргентине у меня ничего не осталось. Мама и папа выбросили меня из дома, как будто я для них ничего не значила.
Ее голос дрожал.
— София, мы обсуждали это бесчисленное количество раз. Ты должна простить их, иначе никогда не избавишься от горечи и разочарования, а это принесет тебе одни несчастья.
— Мне плевать, — бросила она.
Доминик глубоко вздохнула и обняла девушку. Она относилась к ней как к дочери, хотя и не могла примириться с тем,
— Если тебе что-то понадобится, София, сразу же обращайся к нам. Возвращайся. Мы всегда будем готовы принять тебя. Нам будет недоставать тебя, милая, — сказала она и крепко обняла ее, не заботясь о том, что слезы могут испортить макияж.
— Спасибо вам за все, — не выдержала София и разрыдалась. — О, я так не хотела плакать. Я стала такой плаксой. Что со мной случилось? Я никогда такой не была.
Она шмыгнула носом, вытерла глаза и пообещала писать или позвонить, если ей что-нибудь понадобится.
Взяв на руки малыша в последний раз, она прижалась к его маленькой головке губами и вдохнула его сладко-молочный запах. София уже готова была отказаться от безумной затеи и остаться. Но нет, она не в силах была видеть Женеву, не могла погружаться все глубже в тоску. София взглянула на родное лицо сына, стараясь запечатлеть его черты навсегда. Он тоже глядел на нее, и его большие голубые глаза светились любопытством. Она знала, что он и не вспомнит ее, потому что в этом возрасте ребенок даже не различает отчетливо все вокруг. Она исчезнет из его жизни, и он останется в счастливом неведении относительно того, как драматично сложилась его судьба. София заставила себя уйти. Проведя по лицу малыша пальцем, она отвернулась, взяла свою дорожную сумку и направилась к стойке паспортного контроля, не позволив себе оглянуться.
Оказавшись по другую сторону, она вздохнула, подняла голову и перестала плакать. Она начинала новую жизнь. Как любил повторять дедушка О'Двайер: «Жизнь слишком коротка, чтобы наполнять ее сожалениями, София Мелоди. Жизнь — это то, что ты с ней делаешь. Тебе решать, бокал наполовину пустой или наполовину полный. Все дело в отношении к жизни. В оптимистичном отношении».
Глава 22
Санта-Каталина, 1976 год
Прошло два года, а от Софии не было никаких вестей. Пако говорил с Антони, и тот объяснил, что она уехала, не сообщив о своих дальнейших планах. Она не хотела, чтобы ее нашли, не желала даже, чтобы они знали о том, в какой стране она решила обосноваться. Антони все же считал, что Пако, как отец, имеет право знать о местонахождении дочери, поэтому сказал, что в Лондоне.
Анна была очень огорчена тем, что София не отправилась в Лозанну, как предполагалось с самого начала. Она хотела найти свою дочь и умолить ее вернуться. Неужели она решит порвать с близкими навсегда? Возможно, Анна была слишком строга? Но она тут же сказала себе, что девочка нуждалась в дисциплине, и очертить рамки поведения — прямая задача родителей. Неужто София ждала, что ее погладят за все по голове? Или мягко пожурят? Нет, она заслужила наказание, но сейчас уже должна была все осознать. Доминик заверила ее, что София «решила свою проблему». Неужели можно так долго держать обиду? Ведь все делалось для ее же блага. В один прекрасный день София поблагодарит мать. Но теперь... Даже не написать? Ни строчки, ни слова. После того как они засыпали ее письмами? Анна ощущала себя монстром. Она сказала себе, что София переживает трудный период, но вскоре одумается и вернется. Конечно, она вернется, потому что Санта-Каталина была ее домом.
— Она такая, как папа. Настоящая О'Двайер, — пожаловалась Анна Никите.
В глубине души она осознавала, что поступила неверно, однако боялась признаться в этом даже самой себе.
Чикита видела, как ее сын чахнет на глазах. Она тревожилась, что хромота беспокоит его больше, чем он признается в этом. Санти был словно не в себе. Как и Анна, Чикита ждала возвращения Софии. Фернандо учился в университете Буэнос-Айреса, где изучал инженерное дело. У него были свои сложности: он терял паспорт, попадал в переделки, имел проблемы с законом. Какие-то ужасные истории. Она волновалась, что он связался с социалистами, которые замышляли правительственный переворот.