Ты будешь страдать, дорогая
Шрифт:
— Я буду любить тебя каждый день, — вырвался у него гортанный шепот. — Будем ли мы вместе или в разлуке, в мыслях ли, наяву ли, но я каждый день буду овладевать тобою.
Ни один мужчина не мог с ним сравниться! Его гедонизм и вдохновенное отношение к сексу делали его совершенно уникальным.
С благоговейным трепетом она следила, как он сбросил вечерний костюм и рубашку, обнажив безукоризненное, как у роденовских скульптур, тело. Гладкая бронзовая кожа, поросль курчавых волос на груди, сужающаяся к животу и темной полоской сбегающая вниз. Желание дотронуться до него казалось
Наконец он протянул к ней руки, и она взяла их, а он медленно привлек ее к себе, окружив своим властным теплом, заманив в пьянящие выси доселе неведомого ей царства.
Он отнес Джемму к своему ложу наслаждений и уложил на спину. Рот его исследовал ее тело сначала легко и нежно, но потом его страсть бешеным потоком ввергла их в бездну эротической чувственности.
Груди ее ныли от желания, а сердце стучало молотом от глубины этого желания. Тело перестало ей подчиняться. Оно загадочным образом воспарило в небеса и там вспыхнуло языками страсти, когда он в первый раз вошел в нее, повторяя ее имя бессчетное число раз, пока оно не вырвалось из его горла первобытным кличем любви.
Той ночью они не могли насытиться друг другом. Они занимались любовью до первых лучей рассвета, а потом снова и снова любили друг друга. Засыпая, они бормотали слова любви и просыпались в объятиях друг друга, удивляясь тому чуду, что происходило между ними; Позже, приняв душ и выпив крепчайшего турецкого кофе, тихонько болтали и снова занимались любовью внизу, в Гостиной, на мягком кожаном диване.
Часы сливались в дни, и Джемма забыла о работе и обо всем, что было в ее жизни до Фелипе. Оставив окружающий мир, они спрятались в коконе своего неземного благоуханного любовного гнездышка. А потом появилась Бьянка. Богатая, разгневанная, великолепная Бьянка.
— Ты должен был встретить меня в аэропорту, Фелипе! — закричала она с порога, когда однажды утром Фелипе открыл на звонок дверь. — Заплати таксисту! — приказала она, врываясь в дом.
Джемма стояла на самом верху изящной винтовой лестницы, наблюдая за разыгравшейся сценой и не смея спуститься. Сердце ее неистово колотилось. Оно не смирило свой сумасшедший ритм, даже когда Фелипе силой стащил ее вниз, чтобы познакомить со своей кузиной, только что прилетевшей из Нью-Йорка.
Сестра. Этот факт почему-то ни капельки не помог. Бьянка была экзотически прекрасна, как и Фелипе, и, несмотря на родственные узы, ее взгляд на Фелипе дышал такой откровенной злостью, которая не могла объясниться ее вынужденной поездкой на такси.
Фелипе не обратил никакого внимания на враждебность кузины, проявленную по отношению к Джемме, — мужчины частенько пропускают то, что очевидно любой женщине. Но Джемма ловила каждый взгляд, каждое слово, брошенное девушкой, и оценивала их. Бьянка была моложе Джеммы, но излучала ту зрелую уверенность, которая свойственна всем красивым, богатым и избалованным женщинам.
— Так вот в чем причина твоего отсутствия в аэропорту, не так ли? — Она бросила на Джемму ледяной взгляд. — Можно было догадаться. А я, значит, торчи там, обливайся потом в ожидании…
— Я
— Черт бы тебя побрал! Я хочу спать. Вымоталась. Не буди меня. — С этими словами она взлетела по лестнице и с треском захлопнула за собой дверь в комнату для гостей.
— Пожалуй, мне лучше уйти, — неловко буркнула Джемма.
— Черта с два! — скрипнул зубами Фелипе и заключил ее в объятия.
— Не нужно, Фелипе, только не с…
— Не с Бьянкой? Откуда такая пуританская стыдливость?
— Ниоткуда!
— Тогда забудь о Бьянке…
— Так же, как ты забыл встретить ее?
— Это имеет значение? — Он усмехнулся. — С тех пор как я встретил тебя, я вообще забыл обо всем, что было до этого мгновения.
Его поцелуй унес все ее сомнения, и она осталась.
В их мирке вдруг оказался третий. Тем вечером Фелипе пригласил их обеих на ужин, был обаятелен, мил и, потихоньку сжимая под столом ладонь Джеммы, все время вежливо делил свое внимание между двумя дамами.
Джемма не вернулась в его дом, она дипломатично настояла на том, что хочет поехать на такси в свою квартиру-студию на Майда Вейл.
— Утром первым делом позвоню тебе, — сказал Фелипе, не пытаясь ее отговорить, и нежно поцеловал. Почему-то этот поцелуй показался ей прощальным.
Однако на следующее утро он позвонил, как и обещал. И прислал цветы. А чуть позже и сам приехал в студию, сказав, что скучал без нее все это время, и Джемма постаралась выбросить из головы мысли о Бьянке.
Она показала ему свою последнюю работу — портрет какого-то фабриканта для рабочего кабинета.
— Этот господин выглядит напыщенным и скучным, — заметил Фелипе без всякой задней мысли.
— Он таков и есть, — отрезала Джемма, и Фелипе схватил ее в объятия, чтобы поцелуями погасить ее недовольство.
— Обиделась? — смеялся он.
— Ни капельки. Я пишу то, что вижу.
— Напиши мой портрет.
— Никогда! — Она ухмыльнулась. — Не пишу портретов животных!
Он шутливо зарычал, уткнувшись ей в шею, потом они оба расхохотались, и все вдруг встало на свои места. Затем она приготовила ужин, и он остался на ночь и любил ее до самого рассвета, как будто никакая Бьянка не стояла между ними последние два дня. Джемма о ней не упоминала: это разрушило бы что-то особенное между ними. На всем огромном белом свете существовали только она и Фелипе…
Больше она его не видела. После обеда он уехал, пообещав позвонить ей позже, но так и не позвонил. На следующий день Джемма приезжала к его лондонской обители. Она сидела в машине, глядя на дом, и понимала, что он пуст. Фелипе уехал, вместе с Бьянкой.
Через неделю он позвонил из Нью-Йорка, но Джемма к тому времени настрадалась уже вдоволь.
Девушка взглянула на часы и нахмурилась. Ее провожатый явно опаздывал. Она была измучена, не находила себе места, но ничего другого, кроме как сидеть в номере и ждать, ей не оставалось. Снаружи слишком жарко, чтобы отправиться бродить по улицам Каракаса, но если бы она и отважилась выбраться в дремотное пекло города, то могла бы пропустить звонок Майка Андерса — летчика, который должен был доставить ее к отцу.