Ты будешь страдать, дорогая
Шрифт:
— На кой они ему понадобились?
— Для фона. Он настаивает, чтобы на заднем плане его портрета была нефтяная вышка. Поскольку я их в глаза не видела, кроме как по телевизору, то решила изучить по фотографиям.
Фелипе пожал плечами.
— А где их искать, он случайно не сказал?
— В сейфе, — отозвалась Джемма. Они беседуют почти как нормальные люди!
— Вот, возьми, их здесь целая куча. Сама разберешься. — Фелипе отошел от сейфа, чудовищного старомодного сооружения, которое выглядело как голубая мечта взломщика.
Он чуть усмехнулся.
— От этого нет спасения, не правда ли? Джемма подняла на него затуманенные страданием глаза. Одно-единственное прикосновение — и от этой искры пламя охватывает их огненным кольцом! Но она отрицательно покачала головой.
— Не знаю, о чем ты говоришь…
— Нет, знаешь. Я не понимаю, зачем ты притворяешься. Мне казалось, что наша ночь…
— Замолчи! — крикнула Джемма. — Если ты придаешь той ночи какой-то особый смысл, то выбрось это из головы!.. — Она не в силах была выдержать напоминаний об их любви, такой совершенной, такой чувственной, такой интимной… Закрыв глаза, она покачала головой, а потом сказала:
— Она ничего не значила, Фелипе, ничего не значила…
В тот же миг он оказался рядом с ней, стиснул ее руки. Она в ужасе замерла.
— Нет, значила, черт побери! — взревел он. — Мы отдавались нашей любви без остатка, а теперь ты твердишь свое чертово «ничего не значила»?!
— Да кого ты пытаешься одурачить! — взорвалась в ответ Джемма. — Нечего выдумывать неизвестно что из всего лишь проявленной нами слабости. Ты использовал меня, Фелипе, а потом столкнул с Бьянкой — точно так же, как в Лондоне!
— Бьянка сама решила ускорить свой приезд. Когда ты здесь появилась, мне противно было даже и думать о ней. Я пытался заставить Агустина избавиться от нее, но он отказался. Она, в конце концов, член нашей семьи. Агустин сам организовал ее встречу в Каракасе, ко мне это не имело никакого отношения. Бьянка не нужна мне, никогда не была нужна. Я знал, что говорил, когда сказал, что ты — вся моя жизнь.
Джемма беспомощно смотрела на него. Так вот о ком он говорил по телефону с Агустином! Она ему почти что поверила. О Боже, она ему верит… но…
— Все изменилось с тех пор, — едва слышно произнесла она, опуская глаза. — Все закончилось. Я тысячу раз повторила, но ты не хочешь это признать.
Мучительно долгую минуту он держал ее руки в своих. Оба молчали, но Джемма не сомневалась, что мозг его работает так же лихорадочно, как и ее собственный. С большим трудом она добилась своего и заставила его поверить в завершение их романа. А сама она верит? Но ей хотя бы удалось сохранить свой ужасный секрет, не нанести ему смертельной раны. Эту страшную правду она унесет с собой в могилу.
Наконец он отпустил ее.
— Верни мне снимки, когда они тебе будут не нужны, — чужим, холодным тоном произнес он.
Джемма
Она налила себе сока и уселась на кушетку, чтобы разобраться с фотографиями. Снимков оказалось много, большинство из них представляли интерес только для специалистов-нефтяников. Тем не менее она разглядывала их внимательно, чтобы хоть чем-то отвлечь мысли от Фелипе.
С некоторых фотографий, совсем старинных, с ретушью сепией, на Джемму смотрели незнакомые лица — по-видимому, предки семьи де Навас. Джемма слабо улыбнулась. С его-то богатством Агустин де Навас мог бы приобрести для семейных фотографий приличный альбом. Она отложила несколько нужных ей снимков в сторону и вдруг побелела как мел.
Она медленно поднялась и, тяжело ступая, пошла к окну, к свету. Это был снимок ее матери. Юная, счастливая, прекрасная Исобель Вильерс. Она смеялась и излучала такую любовь, что Джемма невольно прижала кончики пальцев к губам, с которых готов был сорваться стон.
— Что это там у вас? — (Джемма резко обернулась, пытаясь спрятать снимок за спину.) — Дайте мне, Джемма, — мягко настаивал Агустин.
Она протянула ему снимок дрожащими пальцами. Он взял его и вгляделся с мукой в глазах. Прошло немало времени, прежде чем он заговорил.
— Где вы это взяли?
— В… в пачке фотографий, которую Фелипе достал из сейфа.
Агустин бросил на снимок последний взгляд, а потом разорвал его надвое. Крик протеста сорвался с помертвевших губ Джеммы, и Агустин обратил на нее тяжелый взгляд.
Джемма с ужасом смотрела на него.
— Зачем… зачем вы это сделали? — Без этого вопроса ее протестующий крик наверняка вызвал бы в нем подозрения. Джемма постаралась загладить эту ошибку. — Это… это же та женщина, для которой вы построили студию, верно? Та женщина, которую вы любили? — Совсем недавно она и мечтать не могла о подобной откровенности с ним.
Он что-то прошептал почти беззвучно, усаживаясь на свое место в кресле, и Джемма заметила, что он все еще сжимает в руках половинки фотографии ее мамы.
Джемма взяла палитру и в ужасе обнаружила, что у нее дрожат пальцы. Поступок Агустина потряс ее до глубины души, и ей хотелось узнать, почему он это сделал. Может ли она спросить у него? Она решила, что их дружба послужит ей оправданием.
— Мне бы хотелось узнать о ней, — отважилась она, мечтая, чтобы дрожь в пальцах прошла и она смогла приступить к работе.
Агустин улыбнулся.
— Ох уж эти женщины, обожают посплетничать. Вы в самом деле хотите услышать мою историю?
Джемма кивнула — на большее у нее не хватило сил. Слова застряли в горле.