Ты дивно устроил внутренности мои

Янси Филип

Я живу на территории единственного в Соединенных Штатах лепрозория. У Карвилля очень интересная история. Больница была создана после гражданской войны, когда представительницы ордена католических монахинь «Дочери милосердия» выразили желание ухаживать именно за больными проказой. Никто из местных жителей не хотел, чтобы рядом с ними открывали лепрозорий. Поэтому все было сделано тайно: на берегу Миссисипи купили заболоченный участок земли, якобы, чтобы организовать ферму для разведения страусов. Первые пациенты были доставлены туда нелегально глубокой ночью. Их привезли на баржах для перевозки угля, накрытых окрашенным в черный цвет брезентом.

Но, конечно же, слух о том, что здесь будет

больница для прокаженных, быстро облетел округу — тогда строители бросили все и ушли. Для людей слово «проказа» означало что–то жуткое и страшное, и никто не хотел рисковать своей жизнью. И лишь монахини были полны решимости. Под руководством своей смелой и отважной настоятельницы они взяли в руки мотыги и лопаты и стали рыть рвы и канавы — надо было прежде всего осушить болотистую почву. Не имея никакого опыта в строительстве, сестры в длинных накрахмаленных рясах выкопали котлован под фундамент и возвели стены. И потом они не брезговали ухаживать за пациентами, прибывшими к ним под покровом ночи.

Теперь, спустя почти столетие, я лечу пациентов с диагнозом «проказа» в этой самой больнице. Для многих из них, к чему бы они ни прикасались — к мебели, ткани, траве, асфальту, — ощущение всегда одно и то же. Если они дотрагиваются до чайника с кипятком, они не чувствуют, что им горячо. Им все равно: что горячо, что холодно, а я потом лечу их обожженные руки. Я ненавижу проказу. Тем больным, которым не оказывается лечение, болезнь постепенно калечит руки и ноги, для них наступает самое худшее: они теряют способность чувствовать прикосновение. Многие не чувствуют, когда до них кто–то дотронется или погладит по руке. Из–за невежества и суеверий больные люди лишаются социального общения: с ними больше не встречаются ни друзья, ни коллеги, ни соседи. Проказа — заболевание, приводящее к полному одиночеству.

В Карвилле стало возможным лечить пациентов и проводить постоянные научные исследования благодаря усилиям христианской церкви, особенно Миссии помощи больным проказой, точнее, одному из ее отделений — Американской миссии помощи больным проказой. Я часто удивлялся, почему для проказы создана своя миссия: я никогда не слышал о «Миссии помощи больным малярией» или «Миссии помощи больным холерой». Я думаю дело тут вот в чем: именно больные проказой больше всех нуждаются в человеческом участии. И участие это необычно — оно связано с риском. Христианская любовь к ближнему как раз и отвечает таким требованиям.

Бригады врачей в больнице для страдающих проказой в Веллоре (Индия) делали все, чтобы спасти своих пациентов. Врачи терпеливо лечили мокнущие язвы, скрупулезно восстанавливали ноги и руки, делая пересадку кожи и пластические операции. Они осуществляли хирургическую трансплантацию новых бровей взамен уже отсутствующих; восстанавливали бездействующие веки; нередко даже возвращали людям зрение. Они учили пациентов, что нужно делать в восстановительный период. Они давали им новую жизнь.

Но самое большое, что только можно подарить больному проказой, — это прикосновение. Мы не морщились при виде больных, как другие. Мы протягивали им свои руки, мы любили их всей своей кожей — наша кожа дарила им свою любовь.

18.

Любовь

Христианство — это не статистический отчет о жизни.

Мальколм Маггеридж

Простая женщина, известная под именем Мать Тереза, стала лауреатом Нобелевской премии за вклад в дело мира. Она удостоилась этой высокой награды за свою благотворительную деятельность в Калькутте. Там она помогала людям, принадлежащим к самому низшему в Индии сословию. Она не могла спасти все население Индии, поэтому решила помочь самым нуждающимся — обреченным на умирание. Найти их можно было повсюду: в выгребных ямах и на мусорных свалках

Калькутты, откуда они и доставлялись в благотворительную больницу усилиями Матери Терезы. В этой больнице они были окружены заботой и любовью. Улыбающиеся женщины смазывали их раны, смывали налипшую слоями грязь, одевали в чистое белье. И эти несчастные, ослабевшие настолько, что даже были не в силах произнести слово, лишь смотрели широко открытыми глазами на никогда ранее невиданные проявления любви, такие запоздалые в их жизни. Может, они уже умерли и попали на небеса? Что означает такая неожиданная и бескорыстная забота? Почему их так ласково кормят из ложечки теплым, вкусным супом?

Корреспондент в студии Нью–Йоркского телевидения — элегантный щеголь в костюме–тройке, постоянно поглядывающий за подсказками на стоящий за камерой телесуфлер, — расположился напротив Матери Терезы, задавая ей стандартный набор вопросов. Бросалось в глаза, что он очень гордился своими вопросами. Ну зачем же она, в самом деле, тратит средства на людей, у которых все равно нет надежды на спасение? Не лучше ли потратить эти и без того ограниченные средства на людей, которых еще можно спасти? Какими же успехами может похвастаться ее больница, если все пациенты рано или поздно умирают? Мать Тереза смотрела на него молча, слушала вопросы и пыталась проникнуть сквозь внешнюю оболочку в его душу, чтобы понять, что он за человек. У нее не нашлось ответов, понятных таким беззаботно щебечущим, как он. Поэтому она тихо сказала: «Всю жизнь с этими людьми обращались, как с собаками. Самое страшное их заболевание — ощущение того, что они никому не нужны. Разве у них нет права умереть подобно ангелам?»

Мальколма Маггериджа, написавшего книгу о Матери Терезе, тоже очень мучили подобные вопросы. Он был в Калькутте, своими глазами видел всю эту жуткую бедность и грязь и, когда вернулся в Англию, страстно и возмущенно описал это. Но, как заметил он сам: разница между ним и Матерью Терезой состояла в том, что он вернулся в Англию… а она осталась в Калькутте. Надо признать, что по статистическим данным она добилась небольшого результата: вырвала из жуткой клоаки нужды и лишений всего нескольких несчастных. Свою книгу он заканчивает выводом: «Но ведь христианство — не статистический отчет о жизни».

И это действительно так. Это не статистический отчет о жизни. Когда пастух в поле, пересчитал своих овец и увидел, что их девяносто девять вместо ста, он кинулся на поиски пропавшей овечки и долго, запыхавшись, с бешено бьющимся сердцем бегал и искал ее. А когда нашел, положил на плечи и принес в стадо (Лк. 15:4–7). И случай, когда хозяин заплатил одинаково всем своим работникам: и тем, которые работали целый день, и тем, которые работали всего один час (Мф. 20:1–16), — не статистический отчет о жизни.

Христианская любовь к ближнему, милосердие, бескорыстие — это не статистические понятия. Восприятие кожей — сильнее, чем восприятие глазом или ухом. Оно дает четкое представление о потребности другого человека и инстинктивно помогает отзываться на эту потребность.

Я не верю, что миссионерская работа обязательно станет эффективнее, если будет более специализированной, но безликой. Технологические усовершенствования, конечно, необходимы везде и в христианских медицинских центрах, в частности. Но я сам видел в Индии хорошие христианские медицинские заведения, которые постепенно теряли свою изначальную сущность. Они принимали официальный статус, обрастали новыми зданиями и раздували свой штат. «Качество» их лечения улучшалось — но и стоимость возрастала. Чтобы окупить свои затраты, они приобретали дорогое современное оборудование, рекламируя которое, могли привлечь богатых пациентов. А тем временем бедные, обделенные здоровьем люди уже не в состоянии были заплатить за лечение в миссионерской больнице. Они вынуждены были обращаться за помощью в государственные клиники.