Ты думал, я не узнаю?..
Шрифт:
Терапия не учит меня заново любить мужа. Она помогает не забывать про важность возвращения любви в охладевший, темный и пустой дом. В мое сердце.
Хотя после смерти нашей Ксюни так относительно спокойно было не всегда. Глубокую привязанность и теплоту к Матвею помрачили другие чувства. Ими — хаотичными, выжигающими каленым железом эмоциями — кишело все и везде. Несколько месяцев назад мы не говорили друг другу: «Я тебя люблю». Еще недавно мы кричали: «Я тебя ненавижу!». За то, что боль одного отличалась от боли другого. За то, что первый не проявлял тех эмоций, которые необходимы были второму. И не смели друг друга тронуть, потому что это отзывалось сумасшедшей
Мы не спали вместе, не смотрели друг на друга. Перестали быть мужем и женой, превратившись в блуждающие и дышащие напоминания о том, что не сумели сберечь самое ценное. Как ни странно, именно чувство вины вновь объединило нас, и мы прочно за него ухватились. Просто альтернатив не оставалось, а разваливать брак никто не хотел.
Шаг за шагом ползли к пониманию, что лучше сгинем, чем разлучимся...
***
Наши дни
В квартире я не задерживаюсь. Даже думать лень, чего намеревался добиться Матвей, устраивая романтический ужин, на который, ко всему прочему, не явился.
Раскладываю кое-какие пожитки по чемоданам, заполняю пустоту багажника и поднимаюсь обратно. Захожу в комнату Ксюши, беру запылившегося розового дракона, парочку фотоальбомов, и ухожу. Возвращаюсь в больницу, игнорируя вопросительные взоры персонала. Пересуды неизбежны. Плевать.
Приготовив спальное место, накидываю поверх блузки белый халат и отправляюсь на внеплановый обход.
Глава 14 Матвей
Юля начинает отходить от наркоза в третьем часу ночи. Рядом кружат медсестры, а прямо за ними маячим мы с Марго. Врач дает нам указания для наблюдения за состоянием малышки. Все протекает более чем хорошо. К утру к Юле возвращается внятная речь, она реагирует на наши с Марго голоса и дает односложные ответы. Иногда рассуждает о том, что видела, пока спала. О мире с облаками из сахарной ваты, о голубой шоколадной глазури вместо неба, об апельсиновом мармеладе, заменяющем солнце, и ферме из безе, на которой жили зефирные лошадки, марципановые коровы и желейные козочки. В том мире она была карамельной девочкой и ухаживала за сладкими животными. Понимаю. После такого и я бы не захотел возвращаться в блеклую реальность. Детской фантазии нет предела!
Ксюшка тоже…
Ну вот зачем ты… Зачем, Метелин, ты упорно продолжаешь их сравнивать?!
Ксюша была уникальным ребенком. Юля, совершенно на нее непохожая, тоже единственная в своем роде. Все, что их объединяет, моя отцовская любовь. Безграничная, трепетная, подлинная. Ради Ксюши я готов был свернуть горы, как готов их свернуть сейчас ради Юли. То, что младшая дочь рождена не Варей, не умаляет ее значимость в моей жизни. И даже то, что она приходится племянницей человеку, которого я никогда не смогу простить, понять. Настолько сильно я хотел не переставать испытывать такую безусловную любовь. Дарить ее и получать.
Это — не предательство памяти нашей дочери, как, полагаю, теперь думает жена, и в чем безоговорочно удостоверится, когда узнает, кто Юлина мама. А это случится. Пора раскрыть глаза.
Я не смею просить Марго бросать устаканившуюся после длительного отсутствия в родном городе жизнь ради того, чтобы сохранить от ушей и глаз Вари правду о том, какая я скотина. Случай в кондитерской — исключение. До того дня мы старались не выбирать для встреч с Юлей улицы и места,
— Вот, — как только Юля засыпает, и мы покидаем палату, Марго ныряет рукой в сумку, достает ключи от съемной квартиры и вручает мне. — Ее вещи хранятся в шкафу, разрисованном фломастерами. Сразу поймешь. Собери несколько маек с трусишками, футболки, штаны… — Марго потирает уставшие глаза, перечисляя дальше. — Не знаю, насколько мы здесь задержимся. Вроде бы Юля хорошо отходит от наркоза, да?
Взять одежду, гигиенические принадлежности и одноглазого белого зайца. Запомнил.
— Тебе что-нибудь нужно?
Щеки марго покрывает слабый румянец. По-видимому, мне придется лезть в ящик с ее нижним бельем. Она кивает, подтверждая мою догадку, и распоряжается, что нужно доложить в сумку к вещам Юли.
После больницы я заезжаю в кофейню за тройной порцией бодрости. Затем в офис, где просиживаю кресло, изображая видимость труда, а из офиса вечером отправляюсь на съемную квартиру Марго. Завезу им вещи, повидаюсь с Юлей и к Варе.
Я должен рассказать ей. Собраться с мужеством и открыться до конца.
Пусть лучше услышит от меня, чем от кого-либо другого. Пусть я буду тем, кто закончит эту ложь длиною в семь лет. Так честно. Так правильно. Усидеть на двух стульях больше не получится.
Хорошо, что до романтического ужина так и не дошло. Что бы я наплел Варе? Еще вчера на этот случай у меня была заготовлена содержательная речь на тему: «Почему нам следует вернуться в терапию, все проработать и не разводиться».
Потерять ее будет не так мучительно, как из кожи вон лезть, стараясь поддерживать иллюзию нормальности и склонять ее к тому, чтобы мне поверить, принять мои правила и мою ложную правду. Нужно быть честным с собой в первую очередь. Я так жажду добиться прощения и понимания Вари не ради нее, не ради нас, а ради себя. Ведь это я не представляю своего дальнейшего существования без нашей семьи. Это я подверг брак страшному риску. Я привел нас к разлому. Я — слабое звено, а не моя жена.
Я убедился в этом, пока ждал, когда очнется Юля, хотя должен был быть рядом с Варей, вымаливая прощение. Я ведь не прекращу срываться по первому ее зову. Я буду ставить девочку выше всего остального. Выше Вари… Да. Я это признаю. Я заслуживаю быть ненавидимым и отвергнутым женой, потому что что отвергаю ее в ответ. Несмотря на желание наладить нашу жизнь, я больше не принадлежу ей, памяти о Ксюше и нашей семье всецело.
Чем-то придется пожертвовать. Отпустить.
На одной чаше весов — дочка, на другой — любимая женщина, с которой я связал себя на двадцать лет и прожил бы с нею до последнего вздоха, если бы она позволила.
Оказывается, отец из меня куда лучше, чем муж.
Я должен перед ней покаяться. Должен стоически вынести ее слезы, истерику и пощечины. Как мужик, а не тряпка. Не получится иметь все и сразу. Но хочется — даже после жесточайших жизненных уроков. Особенно после них. Как некую моральную компенсацию за причиненный ущерб.
Варя
Телефон в кармане халата не перестает пиликать, оповещая о чьем-то настойчивом намерении связаться со мной.
— Прошу прощения, я отойду на минутку, — сообщаю родителям семилетней Даши Воронцовой и едва ли удостаиваюсь их внимания — оно приковано к девочке с тонкой, как пергамент, кожей, просвечивающей вены на лице.