Ты думал, я не узнаю?..

Шнайдер Анна

Я до смерти боюсь и неутолимо желаю.

— Алло.

Я вытаскиваю себя из размышлений, отряхиваюсь от летаргического оцепенения и поспешно соображаю речь для мужа. Через несколько секунд надобность в примитивной вводной части, звучащей как: «Привет, где ты сейчас находишься?» отпадает, поскольку я цепляюсь взором за проезжающий мимо автомобиль мужа, который он паркует рядом с входом в кондитерскую.

Тоже приехал за тортом?

Ксюше нравилась эта кондитерская, она часто заваливалась туда с подружками.

— Что-то случилось? — спрашивает Матвей.

— Ну… — мямлю я, наблюдая, как из его машины выходит девушка,

затем открывается задняя дверь, и наружу выпрыгивает ребенок. Из-под розовой шапки с пампушками у девочки струятся длинные темные волосы, а лица ее матери (судя по тому, как она подбегает к ней и жмется к бедру) не видно. На вид взрослая пассажирка моего мужа миниатюрная и стройная, одета в серый пуховик. — Ты еще на работе?

— Только что вышел из компании, — говорит он, а сам покидает авто. — Слушай, машина согрелась. Я скоро буду дома.

— Ладно, — на автомате бормочу я.

Матвей отключается, а я прижимаю телефон к груди.

Почему он солгал?

Почему берет девчушку на руки?

Почему выглядит таким счастливым?

Глава 2 Варя

Мне следует заглушить двигатель, выйти из машины, окликнуть мужа и лишить его каких-либо шансов выйти из воды сухим, прижучив на месте.

Левая ладонь костенеет на руле, правая примерзает к пластиковой крышке телефона, а телефон срастается с ухом. Я не в силах отлепиться от него и тупо слушаю короткие гудки. Воздух не проталкивается, застревая в горле; внезапно начинают сокращаться гортанные мышцы, и затрудняется дыхание.

У него есть любовница?

Очевидно.

Чем это, по-твоему, еще может быть, Варя?

И девчушка, липнущая к Матвею, полагаю, не спроста так жмется. Как к отцу.

Шерлоковской дедукцией обладать не надо — ясно как божий день, что чужой ребенок и мой муж связаны родственной нитью.

С долгожданным глотком воздуха осознание этих вещей проходит через меня разрядом молнии и рассекает напополам. Когда я выбираюсь из скорлупы остолбенения, Матвея уже не видать.

Я не могу уехать, не высказав ему все, что думаю…

Почему он выбрал для посещения с другой женщиной и ребенком именно эту кондитерскую? Какое право он имел? Разве его душу не рвут воспоминания о том, как мы заезжали сюда, чтобы порадовать нашу доченьку ее любимым десертом? И почему сегодня? Он… они что-то отмечают? Почему Матвей не сказал мне раньше, что завел роман на стороне, который, судя по возрасту девочки, длится не первый год… Выходит, у них все началось, когда Ксюша еще была жива? Дышала, радовалась и смеялась, спорила с нами. Бесилась, потому что не понимала химию, грустила, когда болел наш старый кот Тимошка и в конце концов умер. Мы забрали его с улицы совсем крохой. Дочке тогда исполнилось три месяца. Они были лучшими друзьями. Когда она хворала, или плакала, Тимоша ни на шаг от нее не отходил.

С готовностью сказать мужу, какой он подлец, я толкаю наружу автомобильную дверь. Вдруг телефон, который по-прежнему стискиваю рукой, начинает вибрировать. Звонят из больницы.

— Варвара Васильевна, — раздается голос Любы, медсестры стационарного отделения. — Состояние Кирилла Никитина из четвертой палаты резко ухудшилось. Началась непрекращающаяся рвота и повысилась температура...

Кирилл. Шесть лет. Острый Т-клеточный

лимфобластный лейкоз. Его родители тяжело решаются на предложение от нашей больницы о паллиативе.

Позже с тобой разберусь, Метелин.

Я возвращаюсь на работу и изолируюсь от измены мужа заботой о маленьком пациенте. Его состояние стабилизируется ближе к пяти утра. Домой не поеду. Все необходимое для внеплановых ночевок в кабинете хранится в нижних ящиках стеллажа: подушка и теплый плед, а также запасной набор гигиенических принадлежностей и несколько комплектов сменной одежды.

Матвей названивал до двух часов ночи. Писать смс-ки он не любит, однако настрочил парочку. Для приличия, что ли?

Когда приеду, почему не отвечаю на звонки…

Удаляю.

Вставать через два часа, а сон никак не идет. На репите перед глазами проносится воспоминание, как муж берет на руки девочку, а она его обнимает. Машина у него согрелась, домой он скоро приедет… Как же.

Наверное, мне не было бы так гадко на душе, если бы я просто увидела его в компании другой женщины.

Оторвав затылок от ортопедической подушки, смиряюсь с тем, что перед новым рабочим днем и подремать не удастся. Приподнимаю жалюзи, впуская в двадцать квадратов блекло-желтый свет уличных фонарей. Включаю электрический чайник и распаковываю черничный муссовый торт. Глаза щиплет, но я сдерживаюсь. Отрезаю себе кусочек и, давясь тошнотой, держу во рту тающую воздушную текстуру. Вкусно, но лезущие из всех щелей мысли об увиденном дестабилизируют вкусовую сенсорику. Проглатываю с большим трудом. Муссовая кашица еле протискивается через ком в горле. Невольно вспоминаю, как Ксюха моя уплетала торт за обе щеки. Мне иногда снится, как она хнычет, говоря, что скучает по его вкусу.

— М-м-м, — с болезненным стоном выпускаю из пальцев кружку и выплевываю чай. Растяпа… обожгла рот неразбавленным кипятком.

Что ж такое! День дурацкий. Все набекрень.

Очередная попытка поймать волну отдыха обречена на провал. Сердце тарабанит так, словно вместо крови по моим венам циркулирует кофеин. Воспаленная тревога насильно удерживает в реальности до тех пор, пока под подушкой сигнал будильника не оживляет телефон мелодией. Нахожу его ладонью, вытаскиваю и застываю, словно током прошибленная. У заставки на разблокированном экране стираются рамки. Мое воображение с молниеносной скоростью дорисовывает то, что осталось за кадром обрезанного изображения. С телефона на меня смотрит счастливое семейство Метелиных. Три года назад, летом, дочь предложила нам с Матвеем сделать семейную фотосессию. Она сама нашла фотографа и придумала концепт. Неудивительно, что выбор пал на пиратов. Ксюша росла на диснеевской серии фильмов о капитане Джеке Воробье. Она мечтала прославиться во всем мире, став голливудским режиссером. С тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, мы вместе искали киноакадемии, не ограничиваясь пределами нашей страны.

А теперь, глядя на снимок, который до сегодняшнего дня радовал глаз и частенько возвращал меня в тот день, когда я и муж неуклюже позировали в студии, а наше солнышко чувствовала себя в примеренной роли под прицелом камеры, как рыба в воде, я сталкиваюсь с непреодолимым желанием сменить заставку. Нет. Просто вырежу Матвея.

Предателей — за борт на съедение акулам.

Самой для себя становится неожиданностью струящиеся по вискам теплые градины. Однако эти слезы скорби не принадлежат.