Ты думал, я не узнаю?..
Шрифт:
Перед отъездом я взяла этот список из ее комнаты и убрала в портмоне.
Только выйдя из здания аэропорта, хочется развернуться и зайти обратно. Слои верхней одежды пропускают морозное дыхание ледяного ветра, пробирающего до самых костей. А в Москве я бы уже давно спеклась от духоты в футболке, водолазке и двух теплых кофтах.
Мурманск, будто выкованный из самого хладного металла, окутан суровой зимней завесой. Плотной вуалью низко висят облака, скрывая луну. Не на шутку разыгралась пурга. Свирепый ветер поднимает в воздух поблескивающие
Я натягиваю шапку на уши, с трудом заставив себя вынуть руки из карманов. Секунды — и кончики пальцев немеют от лютого мороза. Интересно, сколько сейчас градусов? Минус сто?
Вытекающие из аэропорта единым потоком люди постепенно разбредаются, смело шагая в пургу и исчезая за ее непроницаемостью.
— Варя! — выкрикивает сквозь завывающий гул отцовский голос.
Кажется, будто он недалеко. Однако, повертев головой, я никого рядом с собой не вижу.
— Варя, — тише повторяет папа, на мое плечо опускается тяжелая ладонь. — Я здесь.
Я оборачиваюсь, смаргиваю с ресниц снежинки и широко улыбаюсь папе.
— Заблудилась?
Сердце пронзает укол вины. Сколько мы не виделись? Подумать страшно.
Мы крепко обнимаемся.
— Как добралась?
— Хорошо.
Я жадно всматриваюсь в его черты, силясь не разреветься. Близко посаженные карие глаза, глядящие на меня с добротой. Крупный нос «картошкой», высокие скулы и квадратная челюсть. Над лохматой правой бровью протянут глубокий шрам. В детстве он пугал меня байкой: якобы схлестнулся в схватке с медведем и заработал этакий боевой трофей. Мама же быстро его разоблачила, поведав о неудачном походе в баню. Оступился на скользком месте, упал, очнулся — гипс на лодыжке и этот шрам.
— Бриться перестал? — дрогнувшим голосом спрашиваю я и тянусь к его лицу. Улыбающийся рот густо обрамлен седеющими пышными усами и бородой.
— Лицу теплее. Не окоченела в тряпочках своих? Ц-цх! — окидывает мое московское обмундирование беглым взглядом и порицательно качает головой. — Бегом в машину, а то в сосульку превратишься!
Его фигура, высокая и непоколебимо прямая, точно дубовый ствол, источает ауру неиссякаемой выносливости. За этим крупным северным мужчиной, если верить маме, в молодости бегали толпы невест со всех уголков страны. После ее кончины он никого себе не нашел и даже не пытался.
Папа берет мои вещи, провожает до старенького зеленого внедорожника. Перед тем, как запустить меня в салон, он копошится в багажнике, достает одеяла и утепляет пассажирское кресло.
— Прыгай скорее, — дает добро, как следует обустроив для меня сидение.
— Спасибо.
Насладиться видами родного края, усеянного сопками, не удается — за окнами белым-бело. Поражаюсь, как папа умудряется что-то видеть впереди. Дорога до дома занимает больше времени, чем я думала, но за непринужденной болтовней оно пролетает незаметно.
Правда, когда он объявляет, что мы приехали, и я выхожу из машины, то не узнаю местность. Но перед тем, как с разинутым
Папа мчится мне на помощь, вытаскивает из снежного капкана и падает на колени, старательно отряхивая мою ногу от снега.
— Балбес старый, думал, все расчистил… — чертыхается на себя.
— Н-не страшно, — стуча зубами и ежась от говорливого неугомонного ветра, я беру его под локоть и тяну вверх. — Под-днимайся.
— Дочка, прости.
— Пап, а мы куда приехали?
— Я теперь живу здесь.
У меня мозг подмерз — не сразу осознаю суть сказанного им.
— Что?! С каких пор? А как же квартира в Мурманске?
— Продал, — вещает таким будничным тоном, словно речь идет о резиновой лодке.
— И слова мне не сказал! — я всплескиваю руками, залпом глотая колкий промозглый воздух. — Пап, ну как так?! Почему вдруг?
— Не ворчи. Идем в дом. Я обо всем расскажу за кусочком клюквенного пирога.
Глава 21 Варя
Внутри дом обставлен скромно. Выложенные из массивных бревен стены, скрипучий дощатый пол, невысокий потолок с балками. Интерьерное убранство создает антураж лесничего пристанища. На веревках в кухонной зоне сушатся ароматные травы. Опрятно. Папа не терпит бардака.
Войдя первым, он отряхивает на коврике массивную обувь, направляется к дровяному камину и разжигает огонь. Я осматриваю пространство, гадая, что сподвигло его на смену места жительства. Может, женщина? Однако следов постороннего присутствия не нахожу… на первый взгляд.
— Поверить не могу. Мы созванивались в прошлом месяце, и ты хоть бы заикнулся о том, что переезжаешь.
Папа снимает теплую парку, шапку запихивает в рукав и вешает на крючок.
— Все закрутилось, завертелось, — со смущенным смехом объясняется он, поднимая к локтям рукава вязаного свитера. — Зачем тебя обременять такими вещами?
— В смысле — зачем? — откровенно теряюсь я. — Я твоя дочь.
— Вот и не забивай себе голову ерундой, — подмигивает мне, приглаживая волосы.
— Пап, все в порядке?
— А как еще должно быть? — пожимает плечами.
Я закатываю глаза, расстегивая длинный пуховик.
— Хватит отвечать вопросами на вопросы.
— Тебе чай черный? С лимоном?
— Да. И не меняй, пожалуйста, тему.
— Я не меняю. Что сказать, дочка? — принимается рыскать по кухонным тумбам в поисках кружек. — Захотелось перемен. Надоела серость городская. Вот здесь уже все было, — встает ко мне полубоком, приставляет кисть к шее, демонстрируя степень «сытости». — Делать там, — имеет в виду город, — совершенно нечего, а пенсионерам — подавно. А здесь природа, свежий воздух. Работа, в конце концов. Пожил бездельником пару годков и хватит.