Ты его не знаешь
Шрифт:
— Постойте!
Нырнул в дом и минуты через две уже грузно шагал ко мне по мокрым камням. Рубашка и штаны тотчас промокли, прилипли к телу. Он протянул мне сверток, довольно увесистый, размером с книгу, упакованный в несколько пластиковых пакетов.
— Что это?
Дождь закончился так же внезапно, как начался. Я развернула пакеты, и в руках у меня оказался большой плотный конверт с толстой пачкой листков, испещренных цифрами и символами.
Сорок
Новое кафе приткнулось
— Отличное название, — сказала я.
— Нравится?
— «В тенечке», — прочла я. — Замечательно.
— Я бы тебя расцеловал, только я весь в краске и в пыли.
— Все готово к открытию?
— Почти. Есть время на чашечку кофе?
— Всегда!
Внутри Генри продемонстрировал сверкающую хромом кофеварку эспрессо и старинную жаровню. По стенам висели забранные в рамки фотографии фермеров-поставщиков кофейных зерен для его кафе.
— Все отреставрировано или сделано из б/у материалов, — с гордостью сообщил Генри. — Вот это настоящие светильники из кинотеатра «Корона». Барная стойка и столы — из секвойи, оставшейся от старого дома на Сансет, который снесли в прошлом году. Стулья из Монетного двора.
— Красота. — Я вытащила из сумки бумажный пакетик. — А я тебе кое-что принесла. Новый купаж Хесуса.
Генри открыл пакетик и потянул носом:
— М-м-м, шоколад и жареный фундук.
— Ты попробуй сначала. Кайенский перец и лимон. Плюс восхитительная нотка бурбонской ванили! По-моему, он должен стать визитной карточкой твоего кафе.
Генри обошел стойку и засыпал зерна в кофемолку. Пока она шумела, можно было расслабиться. После того незаконченного разговора в дегустационном зале нашей компании мы с Генри виделись считанные разы, и всегда вокруг были люди.
— Не знаю, говорил ли тебе Майк, — начал Генри, — но я попросил, чтобы моими делами занималась ты. И никто другой.
Я кивнула.
— Как съездила в Никарагуа?
— Очень хорошо. Я бы позвала тебя с собой, но…
Генри стоял засунув руки в карманы. Казался усталым. Он улыбнулся — в уголках глаз стали заметны «гусиные лапки». А когда мы познакомились, он выглядел таким молодым. Да он и был молодым, напомнила я себе, и ты, кстати, тоже.
— Смешно, — заговорил он, — когда Майк предложил поехать с тобой, я так живо представил себе, как все это будет… Снова вместе, едим в игрушечных ресторанчиках, бежим под дождем в наш отель. Как раньше. И все ждал, когда же ты дашь знак. Каждый раз, когда видел тебя в конторе, надеялся: сегодня ты передумаешь. Или хотя бы позволишь пригласить себя на примирительный ужин.
Я помолчала.
— Мне там надо было кое с кем повидаться.
— Знаю, слышал. Удивительное дело.
В дверь ворвались звуки музыки, и
— Мы ведь так и не поговорили о том, что произошло в Гватемале, — заметил Генри.
— Все нормально, Генри. Это было так давно.
— Ну, не так уж и давно.
Он засыпал кофе в кофейный пресс, залил кипяток.
— Совсем забыла про это твое пристрастие. По-прежнему беззаветно предан «французскому прессу»?
— Единственный цивилизованный способ.
Генри ждал, пока заварится кофе, а я смотрела на улицу. Потом он принес на стол две фарфоровые чашки — голубую и желтую.
— Миленькие.
— С распродажи. Я подумал, пусть вся посуда будет разномастной.
Мимо прогрохотал автобус, люстра над столом задребезжала. Генри разлил кофе по чашкам и сел.
— А в Гватемале я, наверное, просто струсил. Не хотелось больше ругаться. Мы с тобой вечно грызлись.
— Знаю. Прости.
Снаружи раздались громкие хлопки, затем крики и смех. Я оглянулась — несколько девчонок скакали по улице и на бегу запускали петарды. Все в одинаковых черных платьях, с ярко-красной помадой на губах и с одинаковыми конскими хвостиками. Вдруг одна из них, словно почувствовав мой взгляд, обернулась, встретилась со мной глазами и притормозила. Я махнула ей, она помахала в ответ.
Генри отхлебнул кофе.
— Ты какая-то другая.
— В чем другая?
— Раньше ты была такой нервной, суетливой, вечно озиралась.
— А теперь?
— Ну, не знаю. Угомонилась, что ли.
— Вот и об этом я совсем забыла.
— О чем?
— О том, что ты всегда видел меня насквозь. Мне от этого становилось не по себе. Слишком хорошо ты меня знал.
— А это плохо? — поинтересовался Генри.
— Тогда мне казалось, что плохо.
Мы молча наблюдали, как полицейские огораживают улицу для шествия.
— Помнишь?
— Конечно.
Он имел в виду День поминовения усопших несколько лет назад, когда мы с ним принимали участие в шествии. Его идея.
— Тебя очень шел костюмчик скелета, — заметил Генри.
— Правда? — засмеялась я.
До сих пор помню, как у меня стянуло всю кожу от белой замазки на физиономии. В кармане я несла фотокарточку Лилы, ту, что я сделала «мыльницей» в конюшне, вскоре после покупки Дороти. Я забыла выключить вспышку, и на карточке видно, как Дороти в страхе отпрянула. А Лила подалась вперед и крепко держится за сбрую, ни капельки не испугалась. Наоборот, ей ужасно весело.
— Помнишь ту карточку? — спросила я.
— Конечно. Ты еще положила ее на алтарь, а когда мы уходили, забрала назад.
— Ты видел?
Генри кивнул.
— А почему ничего не сказал?
— Подумал, что у тебя на то есть свои причины.
— Я положила карточку, а потом передумала. Не хотела расставаться с Лилой, даже с ее карточкой.
В открытую дверь потянуло свежестью. Вечерело.
— Ты права. — Генри причмокнул. — Этот кофе должен стать моим фирменным знаком. Потрясающе!