Ты и я

Амманити Никколо

За стеклом я увидел Оливию. Она жестами просила меня открыть дверь в подъезд.

— Вот дела! — выдохнул я. Подошел к окну и открыл его. В комнату ворвался ледяной воздух. — А сейчас тебе что надо?

У нее были красные глаза, и она выглядела очень усталой.

— Черт возьми. Уже полчаса стучу.

— Я был в наушниках. Что случилось?

— Мне нужно где-то укрыться, братишка.

Я притворился, будто не понял.

— В каком смысле?

— В том смысле, что мне негде ночевать.

— И ты хочешь спать тут?

— Умница.

Я

отрицательно мотнул головой:

— Не получится.

— Почему?

— Потому что не получится. Это мой подвал. Я тут живу. Здесь место только для одного человека.

Она молча смотрела на меня, словно думая, будто я шучу.

Пришлось добавить:

— Извини, но это так. Я просто не могу…

Она покачала головой, не веря своим ушам.

— Зверски холодно. Тут на улице градусов пять мороза. Просто не знаю, куда деться. Прошу тебя, помоги.

— Нет, прости.

— Знаешь что? Ты такой же, как твой отец.

— Наш отец, — поправил я.

Она достала пачку «Мальборо» и закурила сигарету.

— Объясни мне, почему я не могу провести тут ночь? В чем проблема?

Ну вот как ей объяснить? Я начинал злиться. Чувствовал, как гнев захлестывает меня.

— Ты все мне испортишь. Тут тесно. И опасно. Я прячусь. Нет, не могу пустить тебя. Иди куда-нибудь в другое место. Вот, придумал — позвони в квартиру. И они положат тебя спать в комнате для гостей. Там тебе будет очень хорошо…

— Чем ночевать у этих сволочей… лучше уж провести ночь на скамейке в парке виллы Боргезе.

Но что она себе позволяет? Что такого сделал мой отец, чтобы заслужить подобное отношение дочери? Я пнул ногой стену.

— Пожалуйста… Прошу тебя… Тут у меня такой порядок, я все очень хорошо, просто отлично устроил, а теперь являешься ты и затеваешь целую историю… — И вдруг я заметил, что едва не плачу, хотя терпеть не могу плакать.

— Ну тогда… Как тебя зовут? Лоренцо. Лоренцо, послушай меня внимательно. Я по-хорошему отнеслась к тебе. Утром ты попросил меня никому ничего не говорить, и я никому ничего не сказала. И ни о чем тебя не расспрашивала. Не захотела ничего знать. Это твои дела. А теперь прошу тебя о помощи. Выйди на минутку, открой мне дверь, я войду, и никто нас не увидит.

— Нет. Я поклялся, что не выйду.

Она посмотрела на меня:

— Кому поклялся?

— Самому себе.

Она затянулась сигаретой.

— Тогда знаешь, что я сделаю? Позвоню по домофону и сообщу, что ты сидишь в подвале. Как тебе такой план?

— Ты ни за что этого не сделаешь…

Оливия недобро усмехнулась:

— Вот как? Ты меня плохо знаешь…

Она отошла на середину двора и довольно громко заговорила:

— Внимание, внимание! В подвале прячется мальчик. Это Лоренцо Куни, он притворяется, будто отправился кататься на лыжах. Владельцы дома…

Я ухватился за оконную решетку и взмолился:

— Тихо! Замолчи, прошу тебя!

Она весело посмотрела

на меня:

— Тогда открой, или мне нужно разбудить весь дом?

Я никак не ожидал, что она так вероломна. Она провела меня.

— Хорошо. Но завтра утром уйдешь. Обещаешь?

— Обещаю.

— Ладно. Иди к двери.

Я выбежал так поспешно, что только в коридоре заметил, что не обулся. Надо было сделать все как можно быстрее. К счастью, время было уже позднее. Родители иногда возвращались за полночь, но не позже трех.

— А что, если сейчас, открывая дверь, столкнусь с ними? Ох и вляпаюсь! — сказал я себе, летя через две ступеньки наверх. Миновал каморку привратника. Ночью Мартышку можно не опасаться. Он спал чуть ли не летаргическим сном. Он объяснит мне почему. Виной тому цыгане, которые что-то сделали с ним. Года три назад они проникли в его квартиру и прыснули ему в лицо каким-то усыпляющим спреем. Притом что кругом множество домов, полных денег, картин и драгоценностей, эти придурки отправились грабить Мартышку. Взяли у него пару очков и радиоприемник. Короче, этот бедолага спал потом трое суток. Даже врачи «скорой помощи» не могли разбудить его. С тех пор он все время чувствовал себя усталым, и когда засыпал, то дрых без задних ног. «Если начнется землетрясение, я пропал. Что за дрянью опрыскали меня эти чертовы цыгане?»

Я пробежал по холодному мрамору вестибюля. Открыл дверь подъезда. Оливия стояла, поджидая меня.

— Спасибо, братишка, — сказала она.

6

Оливия опустилась на диван. Сняла сапоги, положила ногу на ногу и закурила вторую сигарету.

— А здесь очень даже недурно. Правда, хорошо.

— Спасибо, — ответил я, как будто это был мой дом.

— Попить найдется что-нибудь?

— Фруктовый сок, кока-кола… теплая… и вода.

— А пива нет?

— Нет.

— Тогда немного сока, — распорядилась она, словно сидела за стойкой в баре.

Я принес ей бутылку, она сделала большой глоток и вытерла рукавом рот.

— Первая спокойная минута за весь день. — Оливия потерла глаза и выпустила облако дыма. — Мне нужно отдохнуть. — Она откинула голову на спинку дивана и уставилась в темный потолок.

Я молча смотрел на нее, не зная, что сказать. Может быть, ей не хотелось разговаривать или она не считала меня человеком, с которым стоит говорить. Тем лучше.

Я лег на кровать и принялся читать, но не мог сосредоточиться. И посматривал на нее из-за книги. Глаза закрыты. Сигарета в губах, пепел на ней нарастает, но Оливия не сбрасывает его. Я встревожился, вдруг он упадет на ее одежду и она загорится. Может, она уже спит.

— Тебе холодно? Хочешь одеяло? — спросит я, чтобы понять, уснула она или нет.

Она ответила не сразу. Не открывая глаз, проговорила:

— Да, спасибо.

— Это одеяла графини… Старые и немного вонючие.

— Графини?