Ты и я
Шрифт:
В конце концов родные Алтеи вмешались.
— Раз вы решительно не ладите… Но это так грустно, так противоестественно.
Он не выдержал, вспылил:
— Противоестественна Алтея!
Переговоры довел до конца его отец. Как это все далеко теперь!
Слабо освещенная керосиновыми лампами контора адвоката, и глухой голос, читавший соглашение о раздельном жительстве…
Он ехал затем по Стрэнду сердитый, с чувством горечи и унижения в душе. Витиеватые фразы отдавались в мозгу: "И принять на себя обязательство никогда не досаждать другой стороне…" Не досаждать!
Вспоминается
Угли с треском обрушились в белом камине; он вздрогнул и вернулся к действительности. Огонь потух; он почувствовал, что сильно озяб.
Он ткнул папиросу в пепельницу и бессознательно долго-долго давил ее, пока она не потухла окончательно. Пробили часы, и вспыхнула в мозгу мысль: "Я увижу ее сегодня".
Он знал: за сегодняшним последуют для них обоих много-много других дней. Ковалось будущее.
Глава XVI
— Хорошо, что я заложила свой жемчуг, — думала вслух Тото, — а то у нас не было бы ни масла, ни сахару, не было бы, конечно, яблочного пирога и такого веселого огня. А теперь — ты ведь любишь повторять, Скуик, что "все всегда к лучшему" — какая роскошь на столе! Недостает только одного: несколько букетов роз!
Скуик сегодня поднялась, еще немножко шатаясь, но очень довольная визитом Темпеста; она приоделась и была настроена по-праздничному; очень хорошие люди, — как дети: им довольно малейшего повода, чтобы радоваться, — они счастливы чужим счастьем, даже издали, но такая способность бескорыстно радоваться — залог большого сердца.
Все уже было готово, и чайник закипел, когда приехал мистер Уэбб. Со свойственной ему наблюдательностью он тотчас заметил, что его пациентка и Тото приготовились к приему.
— Алло, чай у вас в боевой готовности, как я вижу, — с напускным добродушием воскликнул он.
— Оставайтесь, — поспешила любезно пригласить его Тото. — Мы ждем только мистера Темпеста, вы познакомились с ним вчера, помните?
Доктор Уэбб пришел как врач, но, не задумываясь, воспользовался приглашением Тото, сказав коротко:
— Благодарю, охотно выпью чашку чаю.
У Тото чуть-чуть упало сердце, но когда зазвенел электрический звонок, который неделями бездействовал, пока всеведущая Фари не напитала его какой-то кислотой, ощущение счастья, немного потускневшее, когда доктор Уэбб присоединился к тесной компании, вспыхнуло снова.
Ник, казалось, заполнил всю крошечную комнату своей рослой фигурой и запахом пунцовых роз, большой сноп которых он протянул Тото с покаянной улыбкой, показывая вместе с тем свой указательный палец, в который впился большой шип. С его приходом все почему-то почувствовали себя свободно, приятно и уверенно.
Скуик он принес в подарок бутылку старого коньяку.
— Я был так огорчен, узнав от Тото, что вы больны.
Он держал руку Скуик в своей большой прохладной руке; он обладал качеством, свойственным некоторым мужчинам и сильно располагающим в их пользу, — он был подкупающе нежен и предупредителен со старухами.
Уэббу он коротко, с полуулыбкой кивнул головой.
Тото разлила чай, рассказала историю яблочного пирога — "который она обожает"!
Оказывается,
— Видите, как мы старались принять вас, — улыбнулась Тото Нику.
Он сидел рядом со Скуик, ел пирог, который удалось достать "только благодаря влиянию", и смотрел на Тото, радуясь возможности глядеть ей прямо в лицо.
Она похудела, но стала от этого еще прелестнее и почему-то застенчивее. Нику пришла безумная мысль: каково было бы прижать ее к себе, одной рукой можно было бы захватить ее всю.
Она тоже смотрела на него, и подбородок ее дрожал.
— О чем это? — спросил он, как когда-то в Копенгагене.
— Хотелось бы знать, о чем вы думаете. Ник нагнулся вперед.
— Старая Англия, шоколад… вопрос… ответ… помните?
Тото помнила всем существом, она коротко засмеялась, нервно тряхнула головкой, и на зардевшемся личике глаза засияли, как звезды.
Адриан Уэбб нарушил молчание. Он спросил — очень громко, так как сознавал, что спрашивает намеренно, и немного стыдился своего побуждения:
— Ваша жена здесь с вами, мистер Темпест?
На это Темпест не задумываясь ответил:
— Нет, моя жена никогда не путешествует.
— А я и не знала, что вы женаты! — беспечно воскликнула Тото. — Должна была знать, конечно, но не знала.
Уэбб шумно поднялся, она побивала его, сбивала с толку на каждом шагу и от этого становилась еще более желанной; он позволил себе небольшую дерзость и ничего на этом не выгадал, разве заслужил осуждение Темпеста.
— Я загляну завтра, — сказал он обиженно и распрощался.
Ник и Тото говорили об Ирландии и о Карди, о Париже и о Викторин. Скуик задремала, потом очнулась, пробормотала несколько слов и, наконец, крепко уснула.
За окном шел снег; остроконечные крыши и оранжевые точки огоньков в домах напоминали картинку на рождественской открытке.
Стоя рядом, Ник и Тото молча смотрели в окна, странно освещенные призрачными отблесками окружающего белого мира.
Тото говорила, рассказывала о Викторин, о которой зашла речь:
— Она научила меня многому. Открыла многое в жизни, чего я и не подозревала. О чем, во всяком случае, никогда не думала. Кажется, я и сама знала — знала, например, что иногда… встретишь человека… и чувствуешь, что наверное, наверное увидишь его снова, что никогда не забудешь, не выбросишь его из головы. Она была такая миленькая, совсем пастушка Ватто: крошечная и хрупкая, с голубыми глазами, огромными глазами, длиннейшими ресницами и очаровательной улыбкой. Ей было чуть побольше восемнадцати лет. Вы понимаете, она работала на войну, и это ее многому научило. А я… я никогда ничего не делала. Я только помогала немножко мадам де Торрен — мы со Скуик жили у нее, когда дэдди сражался. Вот и все. И сводилось это к тому, что мы приготовляли перевязочные средства, отсылали посылки, письма родственников — пустяки, в сущности, Викторин сейчас уже замужем, у нее славненькая квартирка, и летом она заведет герань на окнах. Она пишет, что словами не передать, как ей хорошо, и что быть замужем до того божественно, что нельзя об этом и говорить.