Ты меня не помнишь
Шрифт:
— Так не пойдет.
Даю себе установку собраться и ничего не забыть. Хватит одного человека на больничной койке. Перекидываю сумку через плечо и иду в спальню. Толкаю двери шкафа. Зеркальные полотна разъезжаются с противным писком. Морщусь. Почему-то сегодня скрип колесиков особенно раздражает.
Выбираю вещи, а мысли снова о Саше. Если ее увезли на скорой, то парой дней стационара не обойдется. Накидываю в сумку удобной одежды. Что могло произойти? Очередной приступ? Мозг в отсутствии информации продолжает выдавать версии одну страшнее другой. Болезнь или... даже думать
— С ней все будет хорошо, Саша сильная — убеждаю себя.
Работает так себе, но ведь мы для этого и едем к ней, чтобы помочь и поддержать. В Москву заберем, если что, устроим в лучшую клинику.
— Черт, черт, черт! — психую я и пытаюсь закрыть заедающую молнию на сумке — хватит рассуждать. Что с ней, пока неизвестно, значит, и планировать что-то глупо.
Стоп.
Почему мне Вик звонил? Откуда он знает, что с Сашей что-то не так? Они общаются? Не удивлюсь, вспоминая с каким энтузиазмом их папаши мечтали породниться. Может, они уже активно работают в этом направлении? Нельзя исключать такой вариант. Я с Бельских не пересекался после того, как Саша уехала. Приходил к нему один раз, сразу после выписки. Точнее, приходил к Саше, но Вик сказал, что она уехала в тот самый день, когда оставила у меня в палате папку. Я просил его дать ее телефон или адрес, но вместо этого он рассказал мне правду, всю правду. Ее целью всегда была месть. Все ради этого: переезд в Москву, встречи со мной и тендер.
Слишком много неприятностей вокруг этого тендера.
В конце концов он скинул мне ее телефон, взяв обещание часто не звонить.
Месть. Неужели я не вызывал у тебя никаких других чувств и желаний, девочка? Неужели ты способна так искусно притворяться и врать?
Не верю.
Может, так и было в самом начале, но потом... потом ты не лгала. Точно не лгала. Особенно в тот день, в палате, когда держала мою руку и нежно поглаживала ее пальчиками.
— Разберемся, во всем разберемся, Саша — рычу себе под нос.
Укладываю в сумку ноут, зарядки для телефона, часов. Задержусь, пожалуй, я в их Питере на недельку. Что там еще мне понадобится для работы?
Через десять минут я уже стою около подъезда, нервно переминаясь с ноги на ногу, и вглядываюсь в темный проезд между домами. Ноут оттягивает плечо, сумка с вещами стоит на асфальте. Я подготовился и буду жить в Питере, пока не разберусь со всем, что мы с Сашей наворотили.
— Где же ты Бельских — бурчу я и набираю его номер.
Свет фар прорезает темный переулок ровно в тот момент, когда я слышу хриплое «Да» из динамика смартфона.
— Вижу тебя — сбрасываю звонок, беру в руки дорожную сумку и иду навстречу подъезжающему авто.
Яркая ламба тормозит передо мной, и я открываю дверь, чтобы сесть. Привычным движением хочу забросить сумки на заднее сиденье, поворачиваюсь и замечаю девушку, прижавшуюся в уголке.
— Привет — говорю всем.
Она поворачивает голову, и я узнаю знакомые черты. Сашина сестра Оля, Лялька, как она ее называет. Она-то что здесь делает?
— Привет — отвечает она хриплым голосом.
В полумраке
— Может, кто-то из вас расскажет, что произошло?
Вик молчит и сосредоточенно ведет машину, но его нежелание говорить, пальцы, сжимающие руль с такой силой, что он, того и гляди лопнет, даже его излишнее внимание дороге просто кричат, что все не так! Я не знаю что-то важное, очень важное и в этом тоже виноват я?!
— Что с Сашей, хватит молчать!
— Она в больнице, ночью стало хуже — начинает Лялька.
— Я не понял, она давно в больнице?
— Почти два месяца — мямлит она.
— Ты знала, Грозин кто еще? — ору я — Бельских, и ты знал? Почему мне никто не позвонил?
— Никто не знал, не ори — грубо обрывает меня Бельских — Лялька узнала только сегодня ночью, ей врач позвонил.
— Я хотела сразу звонить тебе, ведь ты должен знать — замолкает она, а потом продолжает — Паша после вашей загородной поездки уехал в командировку. Звонила ему, чтобы дал твой телефон — Лялька всхлипывает снова — но он недоступен. Тогда я вспомнила, что была в гостях у Саши, когда она жила с Виком, и поехала к нему на такси. Он уже тебе позвонил. Она никому не говорила, Алекс, никому. Потому, что знала, нельзя ей...
Лялька снова начинает реветь, Вик сжимает руль, а я начинаю закипать по-настоящему. Они что, собираются молчать до самого Питера?!
— Так, у вас минута, чтобы рассказать, что происходит?! Что будет потом, узнавать не рекомендую. Итак, что с Сашей?
Всхлипы с заднего сиденья становятся громче, а я уже вспомнил все самые страшные болезни, о которых когда-либо слышал.
— Да, что же ты поделаешь — хлопаю себя по коленям — Вик, давай ты, я не выдержу этого.
— Беременна она — сухо отвечает Бельских.
Беременна...
В этот раз не могу говорить я, и усилившиеся рыдания Ляльки уже не кажутся мне неуместными.
Шок — слишком слабое описание того, что я чувствую. Теперь мне понятны слезы Ляльки и сжатые, как у бульдога челюсти Вика. У Саши будет ребенок, если ее организм справится. Да, я читал заключения из ее папки, и они неутешительны. Вздыхаю, хлопаю по плечу Бельских и выдаю стандартную речь о том, что все будет хорошо, Сашка справится, медицина шагнула... да плевать мне, если честно, куда она шагнула. Мне сейчас самому шагнуть в открытую дверь хочется, потому что Саша беременна от Бельских.
Или?
Всхлипы на заднем сиденье прекращаются, а Вик впервые за всю поездку поворачивается ко мне и смотрит так, словно я сейчас оскорбил его и всю его семью до седьмого колена.
— Что? — развожу руками — что опять не так-то? Я с вами не навязывался, могу вызвать такси и поехать домой.
— Она от тебя беременна, придурок — в спинку моего кресла прилетаю удар, а потом еще один — сволочь ты Межницкий! Сашка там... а ты, а ты... Останови, Вик! Пусть домой едет! Мамонт толстокожий!