Ты меня предал
Шрифт:
Несколько дней назад, ещё когда я лежала в роддоме, в палату ко мне заглянула женщина, собирающая сведения для справки о рождении.
— Елисеева? — поинтересовалась она, кинув на меня мимолётный равнодушный взгляд. — Что пишем в графе «отец»?
Я замешкалась на мгновение, ловя каждый свой вздох, каждый стук сердца.
Паша заслуживает. Даже если мы не сойдёмся в итоге, даже если я не прощу. Я же знаю, что он хочет этого, знаю…
— Гордеев Павел Алексеевич, — выдохнула я и сразу после этого сжала кулаки.
Вот и всё — решение принято. Огромный шаг навстречу,
Я несколько раз хотела прислать ему фотографию этой справки, но… каждый раз откладывала в сторону, думая: нет, потом. Не сейчас. Не могу, страшно…
— О чём думаешь с таким жутким лицом, Дин? — тихо поинтересовалась моя соседка по боксу — так в детском центре назывались палаты для мам и малышей. — Как будто плакать собираешься.
Я потёрла кулаками уставшие и сонные глаза. За неделю, что я лежала здесь вместе с Аней, у меня не набралось бы, наверное, и пары часов спокойного глубокого сна. То она просыпалась, то мне нужно было сцеживать молоко — грудь Аня брать отказывалась, привыкнув к бутылке после пяти дней в отделении интенсивной терапии, — то другие дети кричали, а медсёстры их кормили…
Ад, сущий ад. Я держалась здесь только и исключительно на своём характере — за десять лет привыкла пробивать лбом стены.
— О муже думаю.
— А, тогда понятно. — Ясмина улыбнулась и села на свою койку. — И что муж?
Ясмине было за сорок, и здоровенный малыш почти в два раза больше моей Анюты был её пятым ребёнком. У него, несмотря на вес и рост, тоже была врождённая пневмония. Яся здорово помогала мне поначалу, когда я только перебралась в детское отделение, особенно с пеленанием. Крошечную Аню, ещё и с катетером в голове, мне было страшно пеленать, и первое время я просила об этом Ясмину. А потом Павел купил удобные конверты на молнии и кнопочках, и проблема отпала сама собой.
Пару дней назад, когда Павел приезжал с очередной передачей — причём в семь утра, так как делал он это перед работой, — Ясмина восхитилась, сказав:
— Какой у тебя заботливый муж-то, Дина! Моего хрен заставишь сюда в такую рань тащиться. Мне, вон, подгузники брат привозил, еду мама, а муж только в трубку вздыхает. Работаю, говорит, много. А я, можно подумать, здесь на курорте!
И это был не первый раз, когда Пашу хвалили. Я уже много всего про него успела наслушаться, пока лежала и на сохранении, и в роддоме. Он приезжал с передачами почти каждый день, даже если я ничего не просила, привозил какие-нибудь нужные вещи или вкусняшки. Приходилось делиться — сама я столько в жизни бы не слопала.
— Да он мне не муж… — вздохнула вдруг, сама от себя не ожидая, и у Яси вытянулось лицо.
— Как это? А что же он тогда туда-сюда круги наматывает, как золотая рыбка на посылках у владычицы морской? А! Или ты имеешь в виду — гражданский муж?!
— Нет… — вздохнула я и рассказала вкратце обо всём, что с нами произошло — и три года назад, и сейчас.
Яся слушала молча,
Но сейчас нам, кажется, удастся всё-таки его закончить.
— Да ничего, в общем-то. Просто написал, что любит нас обеих.
— О как, — Яся улыбнулась, и так по-доброму, чуть снисходительно — как будто я была ребёнком, а она — мудрой взрослой. — А ты в этом сомневалась?
Я покачала головой.
— А чего тогда загруженная такая?
— Просто не уверена, что смогу быть с ним, если он всё расскажет. Вот сижу и думаю… — Я поморщилась и призналась в самом сокровенном и стыдном: — А может, пусть и не рассказывает, а? Типа не было ничего. Приснилось.
— Нет, Дин, — хмыкнула Ясмина. — Это так не работает. Ты всё равно будешь постоянно мысленно возвращаться туда и задавать каверзные вопросы. Лучше выслушай его, как домой вернёшься, и тогда уж решай — можешь ты простить или не можешь.
— Да, так и сделаю, конечно. Я только говорю, но сама понимаю — не смогу в неведении.
— Вот-вот, — кивнула Яся. — А теперь, знаешь… послушай-ка меня пока. Я эти дни всё думала о твоём рассказе, обо всей этой вашей ситуации… Честно говоря, в моей жизни такого не было, хотя не знаю, может, у мужа и был какой-то левак, но я о нём не в курсе и повода подозревать нет. Однако всегда, когда кто-то рассказывает об изменах, думаю — ну хорошо, вот женщина типа простит и примет своего мужика обратно. А он-то сам? Если случится зеркальная ситуация — он-то сможет сделать то же самое? И мне кажется, прощение и принятие имеет смысл, когда ты знаешь, что твой муж… как бы это объяснить… Вот и ты его простила, и он бы тебя простил за такую же ситуацию. А если ты вроде как обязана прощать, а мужик такой: «Ни фига, мне можно, тебе нельзя», то где тут, спрашивается, справедливость?
Я даже засмеялась, так забавно Яся морщила нос.
— Нет в нашей жизни справедливости.
— Вот-вот. Но к чему я это, Дин, понимаешь? Пашка-то твой принял тебя с чужим ребёнком, считает его своим. И думаю, он сделал бы то же самое, даже если бы ты была беременна не от донора, а просто от какого-то левого парня.
— Да, скорее всего… — протянула я, задумавшись. Нет, даже не скорее всего — точно, принял бы. Павлу изначально было неважно, от кого я беременна. Он как-то сразу начал воспринимать нас с Аней своими.
— В общем, ты его выслушай. И задай себе вопрос: а вот если бы ты накуролесила подобным образом, что пришлось бы бросать мужа и уходить к другому мужику, а потом захотела вернуться, он бы тебя простил?
Я улыбнулась, чувствуя себя так, будто Ясмина помыла мне с мылом глаза.
— Ясь, я могу ответить на этот вопрос сейчас, и не выслушивая Пашу. Он простил бы мне всё на свете. Просто не считал бы ни в чём виноватой. Нашёл бы оправдание, он всегда так делал. Я для него всю жизнь была идеалом, какой-то супервумен, у которой если и есть недостатки, то их без лупы не разглядишь.