Ты - наша

Зайцева Мария

Кидаю еще один взгляд за окно, и с невероятным удивлением и таким же невероятным облегчением понимаю, что мы, оказывается, едем по направлению к моему дому!

Он домой меня везет! Боже, не верю!

И теперь страшно завести разговор, а вдруг передумает?

Вдруг, чего-то ляпну, и он развернется и повезет меня в другое место?

Принимаю решение не рисковать и не испытывать судьбу.

Может, все и обойдется?

Напряжение в машине растет, по мере того, как мы приближаемся к моему двору. Мне, с одной стороны, очень радостно,

потому что фантазии мои страшные, похоже, не сбываются, и сегодня я буду спать в своей кровати, а с другой — тревожно. Потому что не может все вот так закончиться. Ну не верю я, что Камень просто возьмет и отпустит меня сейчас! Не может такого быть! Не после того, как опозорил меня на глазах у всего универа!

Машина заезжает во двор, тормозит чуть в отдалении, так, чтоб из окон не просматривалась.

Я вспоминаю, что, кажется, именно об этом в прошлый раз просила Камня и даже умиляюсь его предупредительности. Надо же, помнит!

— Спасибо большое… — бормочу я и дергаю ручку машины. Наудачу. Ну, а вдруг, везение — мое второе имя сегодня?

Но нет, чуда не происходит, дверь не открывается.

Выдыхаю и поворачиваюсь к Камню, обреченно поднимаю на него взгляд.

Час расплаты, да?

Камень разворачивается ко мне всем корпусом, ловит за локоть и тянет на себя.

Мое спротивление ничего не даст, потому покорно позволяю себя обнять. Так же покорно, со сладким, обреченным ощущением разрушения, падения, встречаю черный, серьезный взгляд.

Камень неожиданно мягко проводит пальцем по моей скуле, чуть задевает губы. Дышит все тяжелее, в глазах появляется безумное, собственническое выражение.

— Маленькая… — хриплый голос, такой волнующий, такой… Ой, какой… — красивая такая…

Я понимаю, что надо что-то сказать и, возможно, вероятно! — возразить, объяснить, что против, что это все — недоразумения, и я… Я же говорила ему, что…

Но ладонь, горячая, властная, скользит ниже, к горлу, ловит судорожный глоток, который я пытаюсь протолкнуть сухими мышцами.

Высвобождает пуговицу воротника рубашки из петельки. И еще одну. И еще. И еще.

Ошарашенная, я не сразу понимаю, что происходит, а, когда осознаю, то уже поздно!

Ладонь, мозолистая, чуть царапучая, ложится на голую грудь! Полностью закрывает ее, заставляя сосок испуганно сжаться, а меня — не менее испуганно выдохнуть:

— Нее-е-ет…

Камень не слышит. Он смотрит завороженно на свои пальцы, слишком грубые и темные на моей груди, облизывает губы, затем вскидывает на меня абсолютно черный, абсолютно шальной взгляд. И я пораженно тону в нем. Воздуха в машине нет, он полностью сожжен нашим огненным дыханием.

— Маленькая… Я просто… Я…

Он что-то говорит, бессвязно, странно, горячо, и я, словно завороженная, не понимаю смысла слов.

А легкое сжатие пальцев выбивает из груди стон. Тихий и жалобный.

Я безмолвно прошу пощады, не в силах вообще сделать хоть что-то для своей защиты. Он так целовал меня…

И он такое сейчас делает… Мне горячо, чуть больно и очень страшно. И очень хочется, чтоб прекратил. И еще сильнее хочется, чтоб… не прекращал.

Не в силах справиться с напряжением, закрываю глаза.

Тяжелая ладонь перехватывает за талию, тянет чуть-чуть вперед, а в следующее мгновение я вскрикиваю, потому что груди касаются уже не пальцы, а губы! Горячие, горячие губы!

Боже! Что он?..

Распахиваю ресницы, дергаюсь, пытаясь вырваться, шепчу жалобно и бессвязно:

— Ты что? Нет! Нет-нет-нет!

На каждое мое “нет” Камень лишь сильнее сжимает меня, лишь жарче целует там, где вообще нельзя! Нельзя!

Меня никто… Никогда…

От каждого бесстыдного движения его языка по телу проходят целые волны дрожи, и я никак не могу прекратить это, остановить. Потому что дрожь — сладкая, такая сладкая, что все внутри сжимается, словно предвкушая, готовясь… К чему, к чему? Что может быть еще более безумным?

Я бессвязно бормочу свое смешное “нет-нет-нет”, бестолково дергаю руками, то упираясь в каменные плечи терзающего меня парня, то почему-то вцепляясь в его темные волосы, выгибаюсь уже послушно, уже покорно, потому что не в силах перебороть себя.

А Камень, явно сходя с ума, все сильнее забирает меня в плен своих рук, все настойчивей целует, облизывает мою грудь, мягко, но очень опасно, до дрожи, прикусывает соски, и все шепчет что-то, шепчет, шепчет, уговаривая меня, убеждая, настаивая… На чем-то… Я, в полном шоке и безумии, даже не понимаю, в чем он убеждает, на чем настаивает? Такого не было в прошлые разы, когда мы сталкивались, когда он целовал меня на капоте своей тачки… Ощущение, что с каждым разом, с каждой нашей встречей, градус повышается, и скоро я совсем не смогу… Я уже не могу, уже!

Понимание, что не уйду от него сегодня, оглушает, я опять нелепо всплескиваю слабыми руками и нечаянно жму на клаксон машины!

Звонкий сигнал, разрывающий сонную темноту двора, оглушает нас обоих.

Камень вскидывается, тяжело дыша и щуря на меня совершенно безумный взгляд. Я испуганно пялюсь на него дикими огромными глазами.

А через мгновение взвизгиваю и, пользуясь некоторой оторопью парня, отпихиваю его и запахиваю рубашку и халат на груди. Вжимаюсь в дверцу машины. Сердце колотится, словно у попавшего в силки зайца.

Камень, судя по осознаванию во взгляде, медленно, но все же приходит в себя, вытирает тыльной стороной ладони влажные губы, усмехается так горячо и порочно, что у меня сердце замирает в испуге и волнении.

Он невероятно хорош, этот бедовый парень! Я не устою же… Я уже, уже!

— Маленькая… — его губы растягиваются в искушающей усмешке, — прости… Я слишком увлекся… Тобой.

Он откидывается на спинку сиденья, проводит обеими ладонями по волосам, взъерошивая их больше обычного, выдыхает, явно собираясь с мыслями, снова остро смотрит на меня.