Ты не знаешь меня

Ле Карр Джорджия

Мое сердце готово лопнуть от любви к этому мужчине.

— Подойди, дурачок, и познакомься со своим сыном, — сдерживая слезы, говорю я.

Он быстро с нетерпением передвигается ко мне.

— Садись, — я передаю Сергея в его большие руки. Этот момент я запомню навсегда —нашего малыша в его ладонях. Выражение у Ноя становится таким умильно нежным, пока он завороженно смотрит на чудо, которое мы вместе сотворили.

— Он такой маленький. Это нормально? — с беспокойством спрашивает он.

— Извини меня. Попробуй

вытолкнуть его из живота через свой член, тогда и говори, что он маленький, — отвечаю я.

Ной густо краснеет от моих слов, я впервые вижу, чтобы он так краснел.

Тут же я чувствую укол в сердце от своего сравнения. Он настолько ведет себя по-русски, когда дело касается беременной жены и рождения детей. Выглядит совершенно потерянным, не знающим что делать.

— Его рост восемь фунтов и две унции. Это хорошо, — подбадривая говорю я.

Сергей двигает головкой и зевает, по-настоящему зевает. Оооо, мой сын сейчас зевнул.

— Ты видела? Он зевнул, — взахлеб вскрикивает Ной.

Мы смотрим друг на друга, мы оба настолько глубоко и сильно любим этого маленького человечка, которого сами и создали, что выглядим, наверное, настоящими идиотами.

Он глубоко вздыхает.

— Прости... эээ... я потерял сознание.

Я смеюсь.

— Да, как же это произошло?

Он качает головой.

— Не знаю. Я могу видеть свою кровь, других людей, но я не могу бл*ть видеть твою. У меня от этого закружилась голова, и потом все померкло перед глазами.

— О, Ной.

Он наклоняется и нежно меня целует.

— Ты была просто восхитительна. Я так горжусь тобой. Я не могу поверить, что все пропустил.

— Ничего страшного, в следующий раз…

Он хмурится.

— В следующий раз? Ты хочешь снова через это пройти? — недоверчиво спрашивает он.

— Конечно. Сергею нужны братья и сестры. Я не хочу, чтобы он, как я, был единственным ребенком в семье.

— Нет, — решительно отвечает он. — Мне кажется, ты достаточно настрадалась. Я не могу даже подумать о других детях. Мы можем их усыновить. Ты же знаешь, сколько детей нуждаются в хорошем доме и семье.

— Ни за что. У нас будет четверо, может пятеро, и если ты захочешь, мы сможем усыновить еще одного-двух, но когда в следующий раз я пойду рожать, ты можешь стоять у моей головы.

— Мы еще поговорим об этом, — мрачно отвечает он.

Раздается стук в дверь и входит баба, неся накрытую тарелку с едой. Она морщится.

— Почему ребенка не пеленают? — тут же спрашивает она. — Сначала ты нарушаешь обычай, заранее покупая ему одежду и игрушки, а теперь не желаешь пеленать ребенка?

Я хихикаю.

— Мама меня не пеленала, и я выросла нормальной, не так ли?

— Это еще надо поглядеть, — говорит она, делая вид, что недовольна, но, на самом деле, сияет от радости.

— Где же мама? — спрашиваю я.

— Идет. Она столкнулась

с доктором в коридоре и решила у него все расспросить.

В этот момент в комнату заходит мама.

— О, дорогая, какая ты молодец! — Она тут же идет в сторону Ноя, держащего ребенка.

— Ах, Боже мой. Он такой красавец.

— Да, он самый красивый мальчик в целом мире.

Эпилог

Ной Абрамович

Прошло полвека

https://www.youtube.com/watch?v=iQop_qs4xV4

Как долго я буду любить тебя?

Я приминаю землю вокруг посаженных саженцев помидор, поливаю и присаживаюсь на корточки. Время движется к полудню, и сицилийское солнце греет все сильнее мне в спину. Я натягиваю ковбойскую шляпу пониже на лоб и поднимаюсь в вертикальное положение. С трудом выпрямляя свою больную спину, направлюсь обратно к дому. Таша скоро уже будет дома. Иван, наш второй сын, повез ее на рынок за крабами к обеду.

Я прохожу мимо оливковой рощи, где Таши похоронила всех своих собак. Их было много. Даже Сергея. Она эксгумировала его тело и привезла сюда, чтобы похоронить рядом с собой.

Почти уже близко к дому я вижу нашу дочь, Татьяну (которая должна быть у себя в доме) бегущую ко мне, и я столбенею на месте. Потом какая-то сила подталкивает меня вперед, я бегу. Мы встречаемся у деревянных качелей, на которых любим сидеть с Ташей и смотреть на закат, ужиная и выпивая водку.

— Что случилось? — спрашиваю я, схватив ее за плечи. У нее глаза красные, она плакала.

— Мама, — выдавливает она, переводя дыхание.

У меня сердце останавливается от страха.

— Что? — резко требую я.

— Иван повез ее в больницу. Она поскользнулась на мокрой плитке на рынке и упала. — Ее глаза наполняются слезами. — Ах, папа, Иван нес ее на руках, потому что она не могла идти. Он пытался дозвониться до тебя, но ты не подходил к телефону.

— Я работал на огороде. — Я хватаю ее за руку и тяну к дому. — Давай, поехали в больницу.

— У тебя руки все в земле, папа.

Я опускаю взгляд на свои руки, да на них видна земля. Я мою руки на кухне, потом мы идем к ее машине. До больницы ехать почти сорок минут. Я постоянно звоню Ивану, но его телефон выключен.

— Вероятно, в больнице не разрешают пользоваться телефонами, — говорит Татьяна.

— Ты не можешь ехать быстрее? — прошу я свою дочь.

— Я и так еду быстро, насколько могу.

Внутри я чувствую холод. Я начинаю молиться про себя. «Пожалуйста, не позволяй ей испытывать боль. Отдай эту боль мне. Я смогу выдержать ее лучше, чем она».