Ты обещала не убегать
Шрифт:
— Хочешь, чтобы я остался? — и еще один.
— Да, — одними глазами кивает в ответ.
— Любишь меня? — делаю последний шаг и касаюсь ладонью ее лица, заставляя смотреть мне прямо в глаза.
— Люблю, — лжет, не отводя глаз. Так любит, что прыгнула в койку к Амирову и носит под сердцем его сына.
— А я тебя не-на-ви-жу! — по слогам выплевываю в ответ и перемещаю ладони на ее тонкую шею. Стоит лишь слегка надавить и она хрустнет. — Ты мне противна!
В ее глазах вспыхивает отчаяние и неприкрытая боль! Так-то, девочка, не одна ты умеешь жалить! Сжимаю
Всхлипывает еле слышно, пытаясь освободиться. Хватает своими ладошками мои руки и пытается их убрать. Вот только силы неравны.
— У меня завтра свадьба. Извини, не приглашаю. Невеста ревнивая, бывших просила не приводить, — с желчью шепчу ей на ухо. Чувствую, как ее руки ослабевают и перестают бороться, а потом опускаются ниже, на живот. Она боится за него. Она боится меня.
— И до твоей беременности мне нет никакого дела, поняла? — вру ей в глаза, но руки с шеи убираю и иду к выходу. На этом все. У самой двери оборачиваюсь и смотрю на нее в последний раз. Я запомню ее такой: сломленной, с зареванными глазами и опухшими от моих поцелуев губами. Разворачиваюсь и ухожу.
— Не стоило нас спасать, — доносится мне вслед ее исступленный крик, но я больше не обернусь.
12. Виноват
Лерой
— Ты приехал, приехал, — зашумела Ритка и с огромным животом наперевес поспешила ко мне утиной походкой, следом за ней семенил Димка, ее муж.
— Тише, тише, не спеши! — пытался угомонить ее он, как будто до сих пор не понял, что просить мою сестру успокоиться бессмысленно.
— Милая моя, привет! — обнял ее нежно, стараясь не прижиматься сильно. — Когда уже я возьму свою племяшку на руки?
— Моя бы воля — сегодня в роддом уехала, но еще недели три точно ходить, — вздохнула Ритка. — Ты лучше скажи, какими судьбами тебя к нам занесло? Да еще так неожиданно…
— Я ненадолго, — пожал руку Диме, только подоспевшему за сестрой. — Завтра утром уже улетаю.
— Ладно, пойдем в дом, там все и расскажешь, — Ритка взяла меня за руку, как в детстве, и повела за собой по расчищенной от снега дорожке в сторону небольшого коттеджа, который они с Димкой в этом году все же достроили.
— Ну что ты меня глазами своими сверлишь, — возмущалась сестра, когда мы сидели на кухне и согревались горячим чаем. Я уже и забыл, какими холодными могут быть зимы в России. — Все у меня хорошо, говорю же. А то, что набрала немного лишнего, так это не беда. Вот Уляша родится и начну худеть. Лерунь, правда, нет повода для волнения.
Рита, пожалуй, была единственным человеком, если не считать покойной матери, которой я разрешал называть себя этим противным именем "Лера".
— Я просто соскучился, — отозвался в ответ, чтобы она не переживала лишний раз. — Ты у меня красавица, Ритка! А с животом особенно.
— Ну, скажешь тоже! Это только в глянцевых журналах, да по телевизору
— Тут болит, там колет. Ботинки самостоятельно не надеть, на животе не поваляться. Это я молчу о том, что есть постоянно хочется. Вон, Димка, уже замучился мне готовить. Ощущаю себя не женщиной, а цистерной неповоротливой.
Заботливый Димка, а для окружающих вполне себе Дмитрий Олегович, подошел к сестре и ласково обнял за плечи.
— Ты у меня лучше всех, Ритусик, — чмокнул жену в затылок. — Валера прав, ты красавица и внутри тебя еще одна красавица. И обе мои.
— Ага, это ты так ласково намекнул, что я не цистерна, а бесформенная матрешка? — в шутку рассердилась на мужа Ритка, а мне оставалось лишь сидеть и улыбаться.
В свои 28 я тоже мечтал о семье, о детях. Вот только все никак не складывалось. С юности работал на Горского. Ни образования нормального не было, ни профессии. Что я умел? Находить, запугивать, калечить… Да и из женщин рядом были одни шалавы, так на одну ночь. Семью с такими не построишь.
Это потом, с годами все устаканилось. Горский многому научил, помог фирму свою открыть, да и времена другие настали: физической силой уже мало что решалось. Дом построил, сестру поднял, а сам так и остался не у дел. Пока этим летом вновь не увидел Ксюшу. Из тощей нескладной девчонки она превратилась в хрупкую и изящную девушку, отвести взгляд от которой, было сильнее меня.
Кому, как ни мне, Коля мог бы доверить безопасность своей единственной дочери, когда дуреха без ведома решила вернуться домой? Я наблюдал за ней издалека, как стояла потерянно в аэропорту, как ходила первые дни по городу и разглядывала его огромными кукольными глазами, как ездила в институт и варила кофе в " Кофеине". Я всегда был рядом, но она никогда не видела меня.
Зато успела заметить Черниговского. С его дедом у меня были отдельные счеты. Это ему в далекие времена отец задолжал денег. Это он стоял за похищением Ритки. Это из-за него мы так и не успели собрать деньги на операцию матери. И если бы не Горский с просьбой не трогать Ермолая и Тимура, то я давно бы расквитался теперь уже с обоими.
Коля же в свою очередь внимательно наблюдал за мной и все подмечал: как я смотрел на Ксюшу, как говорил о ней, как с пеной у рта искал ее, когда та сбежала от Соболева, как ненавидел Черниговского. Он понял все сам и не стал возражать, более того, он решил помочь.
Поэтому, когда он предложил затею с аукционом, я не просто согласился, а еще и доработал его план до нужной кондиции. Даже Горскому было не по себе от его воплощения, но, главное, мы достигли цели: они расстались.
Но стало ли мне легче? Нет. Я смотрел на ее страдания и ничем не мог помочь. Пытался ее отвлечь, но встречал в ее глазах лишь боль и отчаяние. И в эти моменты я хотел задушить самого себя. Я был источником ее бед. По моей вине она была несчастна. Наверно, именно тогда я понял, что опоздал: Ксюша любила этого разукрашенного урода по-настоящему. И это стало идеальным наказанием для меня за все.