Ты плакала в вечерней тишине, или Меркнут знаки Зодиака
Шрифт:
– Приехали. Идем, – сказал Савелий, припарковав машину.
– Куда? – спросила настороженно Настя.
– Не бойся. Ко мне. Я здесь живу, переоденешься. Не в машине же это на ходу делать. Хотя можно было бы и там, если бы приспичило. Чего застыла, выгружайся.
Настя выгрузилась, и они вместе вошли в парадное, поднялись на третий этаж. Савелий открыл дверь. Это была коммуналка.
– Тихо. Все еще спят, иди за мной, – сказал он шепотом.
«Да, – удивилась самой себе Настя Прокофьева. – Я только что ухлопала одного кобеля, а теперь спокойно иду на хату к другому и не знаю,
– Проходи, а я сейчас, – сказал Дым шепотом, открывая дверь своей комнаты.
– Ты куда? – спросила Прокофьева, не очень-то хотевшая в этот момент оставаться одна.
– К соседу снизу, Дим Димычу, попрошу ключи от дачи, да и машинку нам надо бы сменить, засвеченная она. Сейчас приду. Чувствуй себя как дома. Переодевайся. Туалет по коридору налево, если надо. Вода на кухне рядом. Только не шуми.
Рыжов ушел, а Настя принялась рассматривать свое лицо, которое, к ее удивлению, оказалось не таким уж страшным, как она ожидала. Царапины и ссадины, полученные в битве в собственной квартире, располагались в основном на руках и шее, пространные гематомы красовались на ногах. Ей не хотелось идти на кухню и тем более искать туалет. Она выгрузила из косметички все ее содержимое, открыла лосьон и тщательно протерла ватным тампоном лицо, шею и руки. Затем принялась за макияж. Слава богу, театральный грим тоже оказался в косметичке. Пудра и тени снова сотворили чудо. А как с одеждой?
– Ну и что он взял? – сказала она, рассмотрев вещи, которые Савелий прихватил из ее гардероба. – Ну, брюки – ладно. А блузка? Самое время в нарядной блузке с большим декольте «шариться» по Питеру, уходя от погони. Да, блин. Ладно, – она натянула на себя брюки и блузку, заляпанную кровью пижаму сунула в целлофановый пакет.
«Надо будет выбросить», – подумала Прокофьева и брезгливо поморщилась.
– Ну что, ты готова? – спросил, вернувшись от соседа с ключами от дачи и машины, Рыжов.
– Почти, – ответила Настя, расчесывая волосы.
– Ну, тогда идем?! Извини, нам тут рассиживаться некогда. За мной охотятся те же люди, что и за тобой, – сказал Савелий.
– Я готова. Пошли, – поднялась с кресла Прокофьева. – А куда пижаму деть?
– Возьми с собой. Выбросим по дороге, – ответил ее товарищ по несчастью.
Настя положила пакет с окровавленной пижамой в сумку, и они снова отправились в путь, теперь уже в старых «Жигулях» белого цвета, принадлежавших соседу Рыжова Васильеву. Рыжов попросил его никому не говорить, куда он поехал, объяснив это тем, что у него завелась зазноба, с которой ему хотелось бы провести время наедине на свежем воздухе. Он также сунул Васильеву немного денег за молчание. Несмотря на то, что по большому счету Васильев в деньгах не нуждался, он все-таки принял их как должное.
– И она еще ездит, эта старушка? – недоверчиво поинтересовалась Настя, не привыкшая к автомобильному антиквариату.
– И еще как ездит, – ответил Рыжов, давя ногой на педаль газа. – Ого-го-го.
– Савва, погоди, – вспомнила Настя. – Останови возле банкомата. Мой счет, наверное, еще не успели перекрыть, я деньги сниму по карточке.
– Эх, девушка, девушка. И зачем вам деньги?
– На всякий случай, – ответила Настя.
Савелий
– Ну вот, – сказала довольная тем, что удалось все-таки снять немного денег, Настя, – теперь поехали. – Она сложила рубли в кошелек и снова села в машину. – Как на этой колымаге можно куда-то доехать, не понимаю.
Они вырулили на Сестрорецкое шоссе и понеслись, если это можно было так назвать, вдоль Финского залива. Поднималось сентябрьское солнце, бросая первые лучи на его воды. Прокофьева прикурила сигарету и приоткрыла боковое стекло машины. Утренний ветерок плеснул ей в лицо прохладой и выбил из рук сигарету.
– Ну вот, покурила, – грустно заметила Настя.
– Возьми еще, – предложил Савелий, протягивая пачку.
– Нет, не надо. Что-то не хочется больше. Далеко еще? – спросила она, глядя на дорогу.
– Почти приехали, – подмигнул ее попутчик. – Чего загрустила, красавица?
– Да, так, что-то… – пробормотала Прокофьева. – А разве есть чему радоваться? – посмотрела она на Рыжова.
– Тому, что жива и практически здорова… Жизнь продолжается. Вот чему радоваться нужно, – ответил Дым. – Ты как хочешь, а я закурю.
«А может, он и прав, – подумала Настя, – надо радоваться каждому дню… Нет дырки во лбу – и то радость. Гм-м… Забавный тип… Что там, впереди, неизвестно. Но с ним как-то спокойно. Может, я влюбилась ни с того ни с сего?»
За Репино они свернули в какой-то пролесок, попетляли по узкой пыльной дороге. На окраине леса стояла избушка только что не на курьих ножках.
– Приехали, – сказал Рыжов. – Здесь и заляжем до завтрашнего утра. А там что-нибудь придумаем. Располагайся, будь как дома. Можешь свежим воздухом подышать, а я баньку истоплю. Сейчас посмотрю, где тут у Дим Димыча дрова?
– Его и в самом деле так зовут? Твоего соседа?
– Да, только по паспорту он Дмитрий Игнатьевич Васильев, а в быту – Дим Димыч. Он сам попросил, чтобы его так называли.
– Он живет под тобой, внизу? – поинтересовалась на всякий случай Настя, по своей журналистской привычке привыкшая выведывать все, что нужно и не нужно.
– Да, я ж говорил. У меня квартира пятнадцать, у него тринадцать.
Дом Настя запомнила тоже на всякий случай. Васильевский остров она знала хорошо, поскольку там располагался ее родной факультет журналистики. Так что в случае чего этот рыжовский дом она могла найти без проблем. Правда, еще не знала зачем, но чувствовала, что возможно туда еще придется вернуться. Она была чуть-чуть фаталисткой и верила в запрограммированность кем-то ситуаций, из которых приходится искать выход, который тоже уже есть. И нужно только не быть олухом, чтобы его увидеть.
Настя бросила сумку на стол в доме и вышла на улицу. Было тепло. Сентябрьское неяркое солнце приятно грело, и Настя сама того не заметила, как задремала, прикорнув на завалинке. Когда Рыжов вернулся, она уже крепко спала.
– Ну так нельзя, просыпайся, соня, – подхватил Савелий Настю на крепкие мужские руки. – Все готово, барышня, – весело сказал он, затащив ее в баню. – Раздевайтесь, сударыня, и мойтесь. На вас сегодня столько излилось крови, что надо бы ее с себя смыть, – добавил он, шутя.