Ты помнишь, товарищ… Воспоминания о Михаиле Светлове

Либединская Лидия Борисовна

Когда гости сошли на землю, все кинокамеры и фотоаппараты нацелились на самых сановитых и солидных. Едва ли не последним сошел Светлов. Мне хотелось скорей обняться со своим фронтовым другом, но пришлось подождать, пока Володя незаметно сделает снимки…

А потом мы неразлучно десять дней ездили с Михаилом Аркадьевичем по Белоруссии. Его выступления встречали восторженно. Нам хотелось дать иногда ему отдохнуть, но люди просили, требовали Светлова, и он выступал, несмотря на усталость.

Когда мы провожали гостей в Москву, большинство объективов было направлено на Михаила Аркадьевича.

28.VIII-67 г. Пимен Панченко

М.

Светлов. 1962 г.

М. Светлов и А. Прокофьев. 1963 г. (Фото А. Лесса)

М. Светлов с литовскими поэтами. 1960 г.

М. Светлов на своем юбилее. 1963 г. (Фото Н. Лаврентьева)

Дождалась ты сдобы От моей худобы.

Миша никогда не посыпал раны товарищей солью сожалений. Он высмеивал собственные неприятности, даже свои болезни (заболев туберкулезом, он говорил при встречах друзьям: «Вот так и хожу, опираясь на палочку Коха…»). Смешное – уже не страшно.

– А теперь,- сказал он,- о чем угодно, только не об этом. И – без многозначительных пауз! Мы не в Художественном театре. Лучше признайся наконец: ты тогда наврал про крысу?

6

Так, значит, он не забыл об этом эпизоде нашей совместной работы в редакции «На разгром врага»!

В Шутовке Светлов и я обычно спали в одной очень ветхой избе. Как-то ночью Миша разбудил меня громким восклицанием. Я подумал, что он говорит во сне, но, засветив фонарик, увидел, что с его кровати прыгает на пол огромная рыжая крыса. Оказывается, она соскочила на кровать с иконы, за которой была дыра в стене (наверно, крыса жила на чердаке, и это был ее «ход сообщения»).

Миша сонным голосом спросил меня:

– Ты видел, как она окрысилась?

И, повернувшись на другой бок, снова заснул.

На следующую ночь история повторилась: крыса тем же манером спрыгнула на Мишу и разбудила его. Он сказал ей вслед:

– Неплохо бы, старая дура, найти другой маршрут…

В этот момент мне пришла в голову мысль, которую я не удержался (не припомню, чтобы я хоть раз в подобных случаях удержался) сразу пустить в ход. Я спросил Светлова:

– А ты не подумал о том, как она взбирается обратно на чердак?

– Нет, у меня есть более интересные темы для раздумий…

– Напрасно! Это тоже интересно, особенно для тебя. Я каждую ночь наблюдаю, как она влезает к тебе на голову, а потом поднимается на задние лапки, дотягивается передними до иконы и…

– Почему же ты ни разу не крикнул, негодяй?

– Боялся, что она поцарапает тебе лицо…

Я был уверен, что Миша уже не заснет. Но он заснул. Не мог заснуть я.

7

Светлов

так окружил себя праздничным серпантином шуток, что даже мы, друзья, знавшие его два-три десятка лет, забывали о тех страницах его биографии, которые были совсем не веселыми. Иногда мне кажется, что он многое делал нарочно, для того, чтобы его воспринимали не в том ключе, в каком он реально существовал, чтобы в нем видели лишь беспечного, немного легкомысленного острослова. Я понимаю: им руководило целомудренное стремление скрыть от окружающих то, что могло бы огорчить их, причинить им боль. Но иногда это стремление перерастало у него в небрежность по отношению к самому себе, к своим переживаниям, даже к своему творчеству.

Светлов много, очень много создал, но еще больше у него было задуманного и лишь начатого,- я не знаю другого поэта с таким грузом неосуществленных замыслов. Он не написал много лет существовавшую в его сознании пьесу «Нарисованная дверь», все откладывал создание задуманных им «сказок для взрослых» (возможно, это была бы самая светловская из всех его книг,- после нее стало бы особенно ясно, что его ирония не только не выражала скептицизма, а вся, всем своим существом, была направлена против него).

Небрежное отношение Светлова к своим замыслам, зачинам, наброскам иногда ужасало. Он как-то оставил у меня на столе пустую папиросную коробку, в которой моя жена стала хранить пуговицы. Года через два, перекладывая пуговицы в другое место, она заметила на дне коробки написанные карандашом строки:

…победа, …в какие-то края Два ангела на двух велосипедах – Любовь моя и молодость моя.

Я отнес эту коробку Светлову, и он обрадовался своим строчкам, как радуются встрече со старым приятелем. Но прошло еще лет пять, прежде чем из найденных строк выросло его чудесное стихотворение «Бессмертие».

Мне рассказывали, что он с присущей ему щедростью предлагал найденные строки для «разработки» начинающим поэтам, но, к счастью, никто не принял подарка. Да и мог ли принять? Любой читатель сразу узнал бы подлинного автора.

На дне той же коробки были и другие строки-набросок стихотворения об атомной бомбе:

…мир был един, Но вдруг вошло несчастье в общежитье Неизмеримо малых величин.

Сколько таких зачинов Светлова было потеряно им и забыто?

Известно изречение, что недостатки людей – продолжение их достоинств. Небрежное отношение Светлова к себе было, несомненно, связано с его скромностью, В разговорах с друзьями он критиковал свои стихи так беспощадно, как этого никогда не делали критики, к замечаниям которых он относился с предельным спокойствием. Впрочем, одна статья – кстати, полная комплиментов – больно его ранила.

В этой статье светловская поэзия определяется как лирика воспоминаний, окутывающих все и всех мягкой дымкой добродушной романтики, и противопоставляется лирике Эдуарда Багрицкого – суровой и трезвой, выражающей не только любовь к человеку, но и гнев против всего, что враждебно ему. Критик не услышал такого гнева в светловской поэзии, не нашел в поэзии и драматургии Светлова ни одного отрицательного героя, не понял, что если положительным героем может быть смех писателя, то об отрицательном способна рассказать его ирония.