Ты родишь мне ребенка
Шрифт:
Спустя какое-то время мы лежим в постели на спине, касаемся друг друга, думая, что если прервется хоть одно прикосновение, то вся наша близость растает как облако от ветра.
Камал осторожно нагибается, не отпуская моих плеч, и достает с пола упавшие из кармана брюк сигареты, прикуривает и я вижу, как двигается его кадык, когда он вдыхает дым.
Мне снова становится не по себе, я натягиваю одеяло побольше на грудь, прячу свое тело под него, но это движение не укрывается от Камала. Он зажимает сигарету зубами, и двумя руками
— Не стесняйся меня, — говорит он хрипловато, а я буквально цепляюсь за его тело, чтобы удержаться и снова не натягивать одеяло на себя. — Никогда не смей себя стесняться.
В этой постели, в этом доме нельзя курить, но как ему об этом сказать? Сейчас все потеряло смысл, но, пока в окно нерешительно вползает туманом предрассветная дымка, а день не вступил в свои права, можно сделать вид, что это все не по-настоящему, не происходит в реальности.
И вот он сильно затягивается, а я провожу пальцем по его груди, и очерчиваю маленькую татуировку прямо в том месте, где должно биться его волевое, большое, сильное сердце. И вздрагиваю, когда понимаю, ЧТО там изображено.
Это огонек. Маленький танцующий костерок, который пляшет на его смуглой коже, покрытой жестковатыми волосками.
Почему? От чего такой странный выбор? Почему огонь?
Я вздыхаю. Аромат его сигареты вперемешку с личным терпким запахом этого мужчины щекочет нос. И я, хоть и не могу терпеть сигаретный дым, запах, прямо сейчас, после его слов почему-то принимаю его с удовольствием, ведь это все почти сон, не по-настоящему, правда?
— Почему такой символ? Отчего огонь? — немного ревниво спрашиваю. Потому что огонь и его тепло значат для меня очень, очень многое. Из-за него я стала другим человеком, и если будем откровенны, то недочеловеком: стала замкнутой, боязливой, закрытой, лишилась друзей и очень многого…
Мужчина не смотрел на меня. Все лицо его замерло страшной маской. Сигарета догорела, только маленький огонек алел между пальцев красной точкой, забытый хозяином.
— Огонь всегда со мной, — сказал он, наконец, будто очнувшись. — Мои родители погибли от него, и я…практически погиб.
Я смущенно заворочалась, но он даже не обратил внимания.
— Когда я был в детском доме, больше десяти лет назад, то стал…Соучастником поджога. — он снова сильно и крепко затянулся, и тут же обжегся о сигаретный укус. Затушил сигарету о пол и оставил бычок лежать скомканным и забытым, раздавленным сильной рукой, точно таким же, какой стала моя душа после его слов. — Тетя Нюра привезла спирт и спрятала его в своей подсобке. Пацаны вытащили все оттуда, подожгли, чтобы не оставить следов. Но этого было мало. На другой день, когда она пошла на ночное дежурство, подожгли ее дом. Квартиру.
Я сглотнула. Опустила глаза, прикрыла их, наконец, и на меня свалилась целая гора воспоминаний, запахов, вкусов.
— Ты был соучастником поджога? — тихо спросила я.
— Был, — ответил быстро и тихо.
Мы оба замолчали.
Начало светать. Силуэт
Оно даже пересилило то, что сказал только что Камал…в каком убийственном и страшном злодеянии он сознался…
Камал чутко уловил изменение моего настроения. Он одернул руку, привлек меня к себе. Обнял всю, буквально полностью.
— Ты должна уйти от мужа, — сказал он спокойно.
Я замерла.
— Сейчас.
Мое тело напряглось.
Тут же реальность обрушилась быстро, сильно, властно. Не осталось ни единого шанса спрятаться, как в раковину от того, что произошло.
И если в прошлый раз я могла сделать вид, что ошиблась, приняв Камала за своего мужа, который каким-то кармическим, неведомым чудом оказался в гостинице, то сейчас…
Я покачала головой. Игорь столько сделал для меня. Он вытащил меня из моей дыры, в которую я провалилась после смерти мамы, не оставил меня одну в четырех стенах в маленьком городе, без желания жить и перспектив на будущее.
Он просто вытащил меня на себе, привез в свою жизнь, пустил, разрешил стать ее частью, и я не могла отплатить ему такой черной неблагодарностью, как бы ни противилось мое сердце.
Да, я должна была подумать об этом прежде, до того, как открыла дверь, но…
Это было просто невозможно. Нереально противиться этому голосу, этим щекочущим нутро ноткам, этому откровенному влечению.
Но… будем честны…Камал – слишком хорош для меня. Он – будто последняя версия куклы Кена, который предназначен для Барби. Тогда как я – резиновый пупс с вытянутым от влияния огня лицом.
Та самая версия Кена, которая больше десяти лет назад сделала все, чтобы я стала Страшилищем, уродиной, у которой сломалась жизнь.
— Нет, — я отстранилась, села на кровати, скрывая от него свое лицо. — Тебе нужно уйти.
Глава 22
Я смотрю на нее во все глаза. Спина с трогательно проступающими позвонками напряжена. Но дотронуться до нее сейчас – значит вызвать бурю гнева, эмоций, попасть под лаву извергающегося вулкана.
— Что происходит, Оксана? — сглатываю. У меня тысячи причин, чтобы остаться, и тысяча и одна, чтобы уйти. Но ей необходимо высказаться прямо сейчас. И я только усилием воли разрешаю ей это сделать.
— Все это неправильно, — говорит она, но не поворачивается в мою сторону. — Я не должна была изменять мужу.
«Дважды», — хочу поправить ее, но благоразумно молчу.
Сажусь позади, прикуриваю сигарету, чтобы занять руки и рот, а не начать психовать по поводу ее выводов.
— И?
— И тебе нужно уйти.
Ерошу волосы и затягиваюсь до ломоты в легких. Сигарета, резко стлевшая наполовину, опадает пеплом на пол.
— С чего ты взяла, что я оставлю тебя?
Она резко вскакивает на ноги, поворачивается, придерживая на груди одеяло, что так и норовит сползти. Прижимает его край к обожженому боку. Глаза горят, сверкают зло и мучительно, волосы всклокочены, губы дрожат.