Ты родишь мне ребенка
Шрифт:
Я снова закатил глаза. Извиняться за то, что отстаивал свое, свою точку зрения теми методами, к которым привык, которыми жил все это время, было невозможно. Невозможно и глупо. У меня были отработанные схемы, которые, как оказалось, не мог уже изменить даже я, их создатель, если бы очень сильно захотел. Подтверждение тому – что я еду в машине с самыми…я мысленно пощелкал пальцами, подбирая определение для них... ненавистными мне людьми, только чтобы мое распоряжение не было исполнено.
— О, это из-за того, что Игорь накопал на тебя компромат? — вдруг с яростью выдохнула она, и от этих
— Как давно ты знаешь? — повернулся я резко в ее сторону, буквально оказавшись нос к носу. От злости она побледнела, и тонкие, полупрозрачные веснушки на носу стыдливо и трогательно обнажились. Она не дернулась назад, смело выдержала мой взгляд.
— Давно! — чуть дернула подбородок вверх эта женщина.
Меня разодрало какое-то иррациональное злорадство.
— А что ты хотела? Думала подставить меня, и это бы сошло вам с рук? — крикнул я. — Вы хоть представляете, что вы наделали?
Игорь рассмеялся противным, ненастоящим, натяжным смешком.
— ОО, очень прекрасно понимаю, — глядя ровно вперед, сказал он. — Тебе грозит тюрьма, и ты от нее не откупишься.
— Тюрьма? — выдохнула Оксана, посмотрев на меня. В глазах плеснулась боль, губы едва заметно задрожали, как у маленькой девочки, получившей незаслуженную оценку. — Не может быть.
— За такое ремнем по заднице не получишь, за все твои прегрешения нужно будет ответить перед законом! — фанатично закричал вперед ощетинившийся, раскрасневшийся Игорь.
Я взъерошил волосы, сжимая пальцы в кулаки, уцепился за волосы, чтобы не броситься на этого ужасного вруна. Это его самодовольство истинного бюргера меня начало выводить из себя. Чем этот придурок был лучше меня? Чем?
Глава 38
— Как ты мог, — ударила меня Оксана в плечо. Волнуясь, посмотрела по сторонам, вгляделась вперед, будто бы могла увидеть, разглядеть, распознать моих парней, которые должны были прийти по наши души. И закричала, запричитала в страшной истерике, которая тут же заставила подскочить мой пульс до критической отметки. — Ты не человек! Чудовище! Отвратительное, грязное чудовище!
— Знаешь что, моя дорогая? — звенящим от напряжения голосом сказал я. Повернулся, отстегнул карабин ремня безопасности, чтобы придать своим словам больше веса, заставить достучаться до опаленного событиями, болью, сознания Оксаны.
Терпение, вспыхнув как спичка, погасло, и у меня не осталось никакой возможности удержаться в рамках правильного, верного и спокойного поведения. Нервы колотились внутри, стало сухо в рту и противно на языке от того, что я говорил и должен был сказать. Но отчего-то вся эта ситуация не оставляла другого варианта развития события, только один – вскрыть чертов нарыв, чтобы гной, наконец, вылился наружу, показывая всю свою нелицеприятную, гадкую до мерзости, правду.
— Твой прекрасный муженек давно и счастливо изменяет тебе с моей секретаршей, — четко и внятно говорил ей в лицо, краем глаза наблюдая, как водитель нервничает от правды,
Тот не ответил, только послал убийственный косой взгляд в мою сторону. Но я не возгорел на месте, не покрылся инеем, нет.
— Как думаешь, отчего вы так быстро разбогатели? — меня несло все дальше и дальше, остановиться было невозможно. Давно нужно было это сделать. И сейчас, перед лицом возможной смерти, эти откровения лились сами собой, как из рога изобилия. Я слишком давно не говорил по душам, и сейчас эти крики в машине, стремящейся в ад, больше походили на исповедь, чем любые другие слова, сказанные в келье при служителе церкви.
— Не хочу этого знать, — охнула Оксана и лицо ее, прекрасное лицо, скривилось, будто бы кукольное.
— Он продал тебя мне. Про-дал! — кричал и бесновался я.
Во мне не было торжества, когда я понимал, что рушу сейчас не одну, не две жизни, ничего такого. Пришла пора освободить всех нас от этого тупого греха, на который наслаивались все остальные несчастья.
— Как? — она перевела взгляд на мужа, и немного откинулась назад, на заднее сиденье.
Он же смотрел на нее в зеркало заднего вида, но не отвечал. Плечи его сжались, и сам он весь будто стал меньше.
— Все очень просто, — продолжал давить я, танцуя на больной ране, засовывая в нее свой тупой, заржавевший от времени и невысказанных слов, нож правды. — Я предложил сделку: одна ночь – моя фирма.
Оксана зажала кулаком рот.
Охнула, завыла. Глухо, безбрежно, безнадежно.
Она все поняла. Сразу же.
— Я ждал тогда тебя в гостинице. Не был уверен, что придешь. Но…ты пришла…
Она молчала, только смотрела ошарашенными глазами то на меня, то на него, ища какие-то слова поддержки, опровержения во взгляде, которым он сумрачно давил на нее в зеркале заднего вида.
— А тогда, во вторую ночь, когда Игорь был в Германии…Это тоже… — она не могла подобрать слов, задыхалась, билась в агонии нашего общего предательства. — Тоже оплаченная акция? Он положил меня под тебя?!
В салоне повисла напряженная тишина, держу пари, если бы сейчас чиркнула зажигалка, то машину бы разнесло к чертям от разгоревшейся ненависти и ярости, которая скопилась, сконцентрировалась в этом маленьком пространстве.
И вдруг Игорь расхохотался.
Он буквально ржал, некрасиво похрюкивая, и это тоже походило на истерику, что буквально пугало. Машина снова пошла неровным ходом, Оксану дернуло из стороны в сторону, и она подняла руки, чтобы опереться о потолок нежными тонкими руками с изящными запястьями, которые вынырнули из-под ее блекло-голубого плаща и длинных рукавов платья.
— Так значит…— пытался сказать он сквозь свой смех. — Это я – обманутая сторона? Я?!!
Он указывал на себя большим пальцем правой руки и все повторял одно и то же, вдруг начав вытирать уголки глаз от слез, проступивших благодаря смеху.
— Ты изменял мне! — крикнула Оксана. Яростно, зло бросив в него эту правду, как скомканную перчатку, объявление дуэли.
— О нееет, женушка, — всхлипывал он. — Специально женился на Страшилище, чтобы не посмела изменять, чтобы верно ждала, ублажала, а ты…