Ты только попроси. Или дай мне уйти
Шрифт:
Дети мои!
Едва Эрик успевает заглушить мотор, я открываю дверь и выхожу. Они бросаются ко мне, и я, без ума от счастья, заключаю их в объятия, а моя племянница, переполненная эмоциями, кричит:
– Те-о-о-о-отушка! Те-о-о-о-отушка, а что ты мне привезла?
– А мне? – спрашивает Флин.
Вот неугомонные!
Не в силах сердиться на детей, я расцеловываю их и отвечаю:
– Целую кучу подарков. А теперь поздоровайтесь и…
Но тут Флин бросается в объятия к дяде Эрику, и я с упоением наблюдаю их большую любовь друг к другу. Вдруг моя племянница,
Декстер и вся компания смеются. А Эрик, улыбаясь, поворачивается ко мне и говорит:
– Джуд, любимая, помоги мне!
Я тут же подхожу к нему. Эрик протягивает мне руку, беру ее, а он, бесстыжая морда, дергает меня, и я тоже оказываюсь на земле рядом с ним и детьми. Непринужденность, любовь и радость – вот что он дает мне почувствовать!
Когда мы отходим от этого забавного происшествия и наконец поднимаемся с земли, к нам подходит отец и говорит мне, раскрывая объятия:
– Как поживает моя смугляночка?
Я бегу к нему.
Обнимаю его…
Обожаю его…
Я безумно люблю своего отца. Растроганная его выражением лица, отвечаю:
– Очень хорошо, папочка. Я счастлива и по уши влюблена в одного упрямца.
Подходит Эрик и, протягивая руку отцу, а затем обнимая его, представляет ему Декстера, Грациэлу и Хуана Альберто.
Поприветствовав соседей, которые любезно вышли нас встретить, мы заходим в дом, и я спрашиваю:
– Папа, а где Ракель?
– Должна уже заканчивать купать Лусию, милая моя. Ты встретишь ее у себя в комнате.
Я с нетерпением захожу в свою бывшую комнату, и мое лицо расплывается в улыбке. Сестра как раз ухаживает за малышкой на пеленальном столике, ей чуть больше месяца. Тихонько подхожу к Ракель и, обнимая ее сзади и вдыхая ее аромат, шепчу:
– Приве-э-э-э-э-эт.
От нее не дождешься тихой радости. Она разворачивается ко мне и пищит:
– Бу-у-у-у-лочка!..
Вне себя от радости, мы обнимаемся и целуемся. Нам нужно столько друг другу рассказать, что мы говорим впопыхах без остановки до тех пор, пока маленькая Лусия не издает какой-то звук. Мы обе поворачиваемся к ней.
– Мамочки-и-и-и, как же выросла эта манюня!
Ракель кивает и, сюсюкая, пощипывает малышку за щечку:
– Это потому, что она – прожорливое брюшко, да-а-а-а-а? Да, манюня-лапу-у-у-у-уня?
Растроганная этой картиной, подхожу ближе к малышке, чмокаю ее, вдыхаю аромат детского масла Nenuco и говорю таким же сладким тоном:
– Приве-е-ет, кно-о-о-о-опочка. Ах, мамочки, я бы ее съела… я бы съела ее целиком, эту маню-у-у-у-ню.
– Скажи привет те-о-о-о-те, – говорит сестра и, взяв ее крошечную ручку, продолжает: – Приве-э-э-эт, те-о-о-о-тя. Я Луси-и-и-и-я-а-а.
– Приве-э-эт, ла-а-а-а-а-почка… Агу-у-у-у-у-у… Агу-у-у-у-у….
– Агу-у-у-у-сеньки…
Малышка закрывает глаза. Уверена, что если бы она могла ответить, то послала бы нас куда подальше за то, что мы кривляемся как две идиотки.
Почему мы так сюсюкаемся?
Почему, оказываясь перед младенцем,
Вдруг малышка чихает, и сестра начинает скорее ее одевать, чтобы та не замерзла.
– У тебя дома на кухне есть то, о чем ты меня просила.
– Ты испекла шоколадный тортик?
– Да, – улыбается она. – Мне стоило большого труда остаться незамеченной детьми, но все же это удалось. Все это ради зятя. Я спрятала его в коробку в глубине холодильника за кока-колой.
Я расплываюсь в улыбке. Завтра – месяц, как мы поженились с Эриком, и я хочу сделать сюрприз своему муженьку.
– Булочка, иди к гостям, а мы с Лусией сейчас придем.
Целую ее и пулей лечу в сад. Там все уже сидят вокруг стола и пьют пиво. Декстер беседует с отцом о розах. Они превосходны. Это самые красивые розы, которые я когда-либо видела. Эрик и Флин откровенничают, а Грациэла и Хуан Альберто их слушают. Заметив меня, Лус тут же говорит:
– Тетя, дядя Эрик сказал, что ты раздашь нам подарки.
Он улыбается и добавляет:
– Я так сказал, потому что это ты их покупала, и ты…
– Ну нет, дорогой, – весело возражаю я. – Мы вместе покупали подарки и вместе будем их дарить.
Сгорая от нетерпения, дети не сводят глаз с чемодана, который мы привезли с собой. Наконец Эрик ставит его на садовый столик, открывает, и мы вместе начинаем раздавать подарки отцу и детям.
Дети в восторге начинают распаковывать коробки, как вдруг, словно ураган, проносится моя сестра, андалусская, как никогда. Ее волосы собраны в двойной пучок, в одной руке у нее малышка, а в другой – мобильный телефон. Не задумываясь, Ракель вручает крошку Лусию растерянному Хуану Альберто, который не знает, что делать с ребенком, и, развернувшись, говорит:
– Послушай, я же сказала, нет! Меня не устраивает конец недели. У меня есть планы.
Мы все ошарашено на нее смотрим. Она совсем другая, когда разговаривает подобным тоном. Я поворачиваюсь к отцу, который лишь машет головой, а грациозная Ракель шагает к бассейну и, резко остановившись, добавляет:
– Нет. Хесус, я не хочу тебя видеть. Забудь обо мне. Поговори со своим адвокатом и, будь добр, заплати алименты на детей, потому что мне это необходимо. Ты меня слышишь? НЕ-ОБ-ХО-ДИ-МО!
Однако мой бывший зять, этот тупица, должно быть, что-то не то сказал, потому что она взрывается:
– Плевать я хотела на твоего отца, твою мать и всю твою сраную семью! Мне до фени твоя личная ситуация! И знаешь почему? – Все взгляды устремлены на нее, и не слышно даже, как муха летит. – Потому что у меня две дочки, которых нужно растить, а для этого нужны деньги. Поэтому хватит ко мне так часто ездить, я все равно не желаю тебя видеть. И то, что ты сэкономишь, положи на мой счет, потому что девочки нуждаются в еде и еще в куче вещей. Что?! – опять кричит она. – Ты – бесстыжий бабник с комплексом Питера Пена! Повзрослей… грязная морда, повзрослей! И больше не спрашивай, увидимся ли мы завтра, потому что, клянусь, я все-таки встречусь с тобой, чтобы отвесить тебе пару пощечин.