Ты у меня одна

Сергеева Оксана Николаевна

— Я заметил. Потому и говорю: ходила бы голая. Что в майке, что без.

— В этом весь смысл. Буду целый день тебе глаза мозолить в этой майке, ты ее потом спокойно надеть не сможешь.

— Уже не могу. – Достал телефон и забегал пальцем по сенсорному экрану.

Алёна закончила готовить завтрак и разлила по чашкам кофе.

Так густо и вкусно от Ваньки пахло. Он побрился. Сразу захотелось прижаться к его гладкой теплой щеке. Она и прижалась. Чмокнула в губы, вдохнула родной, чуть резковатый аромат.

— Ты с утра злой?

—

Нет, я с утра не злой. Я с утра читаю прессу. Вдруг война, а я не в курсе.

Алёну, конечно, устраивало, что Ваня не пытался поднять ей настроение, не лез с разговорами, но уже через пятнадцать минут оскорбительно-безучастный вид, с которым Шаурин попивал свой кофе, начал невозможно раздражать.

— Ты так и будешь молчать?

— Да.

— И тебя ничего не напрягает?

— Абсолютно. Если я ем, это еще не значит, что я уже проснулся и хочу поговорить.

— Я прям готова в тебе разочароваться. И у нас так каждое утро будет? — придвинулась нему заинтересованно.

— Нет, если я останусь без секса, будет намного хуже. Спасибо за вкусный завтрак, я очень люблю эту фигню, — указал глазами на оладьи. — Теперь можно я просто молча допью свой кофе?

— Нет, нельзя. Я пока тебя не достану не успокоюсь. У меня что-то голова болит, поэтому мне обязательно нужно выпить чуть-чуть твоей крови. Вдруг полегчает.

— Смотри не отравись. — Снова взялся за чашку, собираясь поднести ту к губам.

— И не мечтай. — Положила ладонь на его запястья, мягко вынуждая опустить руку.

— Не, Доктор, — насмешливо улыбнулся Ваня, — все-таки тебя надо трахать и трахать – тогда ты добрая и нежная Мурка. Вчера так сама доброта была. В любви мне ночью признавалась.

— Я?

— Да.

— Так и сказала: Ваня я тебя люблю?

— Нет, не так. Но что-то про влюбленность.

— Я пьяная была. В таком состоянии я могу даже согласиться за тебя замуж выйти. Но это не значит, что на другой день побегу в ЗАГС заявление подавать. По мере расщепления алкоголя в крови мое решение будет стремительно таять. Ты же знаешь: бабам нельзя верить, все бабы врут.

Шаурин прижал ее взглядом к стулу. Так посмотрел, что Алёна чуть не поперхнулась кофе, а если б умела краснеть, то покраснела бы.

Ваня разомкнул губы, но все медлил со словами, будто еще не решил, стоит ли продолжать.

— Да, все бабы врут, — все-таки сказал он. — Но, ты ж не «все». А, Доктор? Разве ты можешь быть, как все?

— Нарываешься? — прищурилась.

— Ну ты же так хотела поговорить. Давай уже, садани мне с утра по интеллекту.

Алёна ненадолго задумалась. Смотрела на Шаурина сосредоточенно, привычно обегая взглядом безупречные черты лица. Потом она отодвинулась, скрестила руки на груди и начала вкрадчиво, но твердо:

— Все матерятся, а я – нет. Все курят, а я – нет. Все мажоры, а я – нет. Я же один такой – Иван Царевич, Королевское Величество, особенный, в своем роде единственный. И дело далеко не в нежных попечениях твоей матери,

уважаемой Юлии Сергеевны, — говоря о матери, Алёна сбавила тон, стараясь, чтобы Иван не увидел в ее словах негатива. Знала его отношение к матери. Небрежности в ее адрес он не простит. — Понимаешь же, о чем я говорю. Ты любишь подмечать в других глупость, превознося свой ум, хотя делаешь это равнодушно, без особой страсти. Есть у тебя особенное чутье. Тебя нелегко обмануть, ты очень чувствительный, легко улавливаешь колебания, тщательно сканируешь информационное поле. Хоть слова, хоть настроение. Довольно редкое явление.

Высказавшись, Алёна самодовольно поджала губы, ожидая, чем Иван ответит на ее выпад. Он в отличие от нее долго не думал, улыбнулся снисходительно:

— Ах, какое блаженство, Ах какое блаженство. Знать, что я совершенство, Знать, что я идеал. Да? Я же Доктор. Выше неба, выше солнца, вне социума. Мне что бомж, что криминальный авторитет. Ведь ты тоже ищешь чужие изъяны, чтобы лишний убедиться в собственном превосходстве. И получается же. Ты чтец, ты инженер человеческих душ.

Такого ей никто не говорил. Раздражение прорвалось в нервном смешке, но Алёна, по обыкновению, вовремя прикрыла его сверкающей улыбкой. Ванька перестал улыбаться, став каким-то неприятно серьезным. Алёна слезла со стула и захватила чашку, вознамерившись усесться с ней на диван и посмотреть телевизор.

— Что – ушла в себя вернусь не скоро? — одарил ее привычной иронией, тем самым предоставляя прекрасную возможность парировать.

— Не дождешься. Слабоват подгон. Тебе еще учиться и учиться.

— Так у меня времени полно. Целых полгода, чтобы тебя выпотрошить.

Алёна слегка нахмурилась, покривилась, словно отмахнувшись от шауринской дерзости, и пошла в гостиную. Через минуту Шаурин набрал ее номер. Она, слегка улыбнувшись, ответила.

— Мурка, я тебя хочу. Иди поцелуй меня нежно.

— Нет.

— Как это нет?

— У меня мультик.

— Какой мультик?

— Мой любимый. «Простоквашино».

— Я важнее.

Алёна отбросила телефон и поднялась с дивана. Пошла к барной стойке и, приблизившись, так что Шаурин уже мог ее хорошо слышать, стала напевать:

— А я все чаще замечаю,

Что меня как-будто кто-то подменил.

О морях и не мечтаю -

Ванька Шаурин мне природу заменил.

Что было вчера - позабыть мне пора

С завтрашнего дня, с завтрашнего дня.

Ни соседям, ни друзьям - никому

Не узнать меня, не узнать меня… — Крепко чмокнула Ваньку в губы, затем поцеловала его нежно, как он просил, и вернулась на диван.

Досмотрев «Простоквашино», набрала шауринский номер.

— Ванечка, иди поцелуй меня нежно. И конфету захвати.

— Тебе я нужен или конфета? Хорошо подумай, — строго сказал он, и Алёна рассмеялась.

— Ванечка, я тебя обожаю. Иди поцелуй меня нежно. Можно без конфеты.

— Умница, — похвалил он, — старательная.