Ты у меня одна
Шрифт:
— Конечно, давай, — согласилась Света, вытащила из сумки коробку с заварными пирожными и прошла на кухню.
Там она поставила чайник. А когда он вскипел, заварила чай. Чистый и сухой заварник стоял на столе рядом с хлебницей. Девушка накрыла его чистым вафельным полотенцем и осмотрелась. Потом, не стесняясь, прошлась по комнатам, заглянула в спальню. Вернулась на кухню, разлила чай по чашкам, выложила на тарелку пирожные, расставила все на широком обеденном столе и стала ждать подругу.
Странное ощущение как будто жизнь в этой квартире остановилась.
Алёна хоть что-нибудь ест?
Света открыла холодильник. Да, так она и думала. Как говорится, мышь повесилась.
— Ревизию проводишь? — Алёна зашла на кухню. С довольным вздохом устроилась на стуле и подвинула к себе чашку с дымящимся чаем. Вкусно пахло бергамотом и ванилью. — О-о-о, Радченко, ты как раз вовремя со своими пирожными.
— Блин, я же на знала твоего расписания. Ну, потом съешь.
— Чего это потом? Я же бегаю не для того, чтобы похудеть.
Алёна бегала, чтобы устать. Изводила себя, изматывала, чтобы сил не оставалось даже на мысли. Хотя никакая телесная усталость и даже физическая боль не затмит сердечную. Ту самую – душевную. Леденящую.
Она залепляет глаза и уши, мешает дышать. Ты глохнешь, слепнешь. Тянешь вперед руки, продираясь через плотные слои повседневности и липкие, целлофановые будни, чувствуя, как сквозь привычные, смешные и упрямые истины ясно проступает пустота.
— А ты ничего… Я думала все хуже будет…
Света помнила, в каком Алёна была состоянии в первую неделю после ухода Вани. Она не плакала нет, но была похожа на безэмоциональное и бесплотное существо. Не на человека, а на существо. Уже три недели прошло, и, кажется, подруге полегчало. По крайней мере, сейчас с ней можно разговаривать.
— Если я не катаюсь по полу в истерике, соплях и слезах, это не значит, что мне сейчас не паршиво до обморока. Если я не разбиваю чашку, а пью из нее чай, это не значит, что мне уже легче. Или хорошо. Мне сейчас так… что хуже просто не бывает. Но я не ребенок и не утрирую свою боль, демонстрируя всем разбитые коленки. Я не прошу сочувствия, как награду за свою терпимость. Мы все разные, и не надо навязывать мне свои эмоциональные штампы! И я не жду понимания! Я просто хочу оставить свою боль – себе. Я же имею на это право — оставить мою боль в себе? Она все равно несоизмерима. Можно я оставлю ее себе!? Ну, не могу я лежать в постели и плакать. Не могу!
Был такой момент. Алёна
— Прости, — тихо сказала Светлана, наконец нарушая тишину.
— Это ты меня прости. Я погорячилась. Ты только не обижайся, я ни в коем случае не хотела тебя обидеть.
— Я не обижаюсь. Просто ты такой гений, и к тебе невозможно привыкнуть. — Света потянулась и обняла подругу. С чувством прижала ее к себе. — И я за тебя беспокоюсь, ужасно переживаю.
Алёна ответно и благодарно сжала ее в объятиях.
— Я убогий художник, хающий свою собственную картину. Потому что эта картина мешает мне жить. Ваня тоже ждет от меня эмоциональных штампов. Я знаю. Мы все привыкли на них ориентироваться. Они как симптомы болезни. Так проще понять. А я никак не могу им научиться.
— А говоришь, что не можешь научиться, — улыбнулась Света, — по-моему у тебя уже получается. Прокричалась – легче стало?
— Легче, — хмыкнула Алёна, чувствуя, как начинает болеть голова. — Значит, я не безнадежна.
— Не безнадежна. А на Ваню я злюсь. Сильно злюсь.
— Почему? — улыбнулась Алёна.
— Потому что, — буркнула Света. — Вот ведь!.. — всплеснула руками. — Так и хочется назвать его…
— В тебе говорит женская солидарность. Но не обижай моего Ваньку.
— Ой ли… самой паршиво, а она его защищает. Я вот когда с Игорем ругаюсь, мне охота всем на него нажаловаться. Просто я всегда и везде за тебя.
— Никому нельзя плохо говорить про Ваньку. Не позволяется, — пригрозила Алёна подруге.
— Блин, Алён, ну не верю я, что ты не видишь никакого выхода из этой ситуации. Я так за вас переживаю!..
— Я тебе говорила, какие у нас выходы. И любой из них будет совершенно логичным для Шаурина.
— А для тебя? Ни за что не поверю, что у тебя нет решения вашей проблемы. Ты сколько раз меня из болота вытаскивала. Мне кажется я без тебя никогда бы Игоря не поняла. Ты же все знаешь! И Ваньку своего знаешь как облупленного! Я просто поверить не могу, что ты согласилась просто плыть по течению! Ну!..
Алёна тяжело вздохнула. Кивнула с осторожностью, словно боялась сказать лишнее слово.
— Есть, конечно, способ. Знаю я… Но это надо продрать Шаурина до самой изнанки. У меня не хватит духу, это же как себя… Пусть он лучше сам. Сам придет к какому-то осознанию, — монотонно проговорила Алёна.
— Ладно, — вздохнула подруга, — тебе виднее. Но я бы не смогла вот так сидеть на месте.
— Так и я не могу, — горько усмехнулась Алёна. — Видишь, все бегаю и бегаю…
— Пойдешь завтра с нами в «Барракуду» или снова дома запрешься? Вся компашка соберется, весело будет. Ну, кроме Вани. Он еще не вернулся. Игорь бы мне сказал.