Ты у него одна
Шрифт:
– То есть?! – Новость неприятно удивила Эмму, если не сказать больше. – И… и как давно?!
– Не скажу, что давно. Пару раз видала месяца два назад. Потом… Потом как-то ее с парнем увидала. Улыбались они. Мило так улыбались. И вот совсем недавно. Дня три назад. Ты по магазину ходила. Ну, по этому, что за углом. Там еще шлюшонка твоего Данилки работала. Я еще тогда подумала, что они все заодно…
Час от часу не легче! Что же это делается?! За ней следят какие-то незнакомые люди. Буквально преследуют ее на протяжении такого длительного
– Кто все, тетя Зина?! Кто все?! Вы говорите толком, а то обрывками, я ничего не понимаю! – почти взмолилась Эльмира, перехватывая руку соседки, которая снова было потянулась к сухарнице с нарезанной булкой, единственной еще оставшейся нетронутой на столе. – Говорите!
– Вот глумная, истинно глумная! – недовольно бормотнула тетя Зина, вожделенно поглядывая на хрустящую румяную хлебную корочку, посыпанную сахарной крошкой. – Я сама ничего толком не знаю. Может, и до сегодняшнего дня ничего бы недодумалась, кабы они не приехали.
– Кто?! – Эльмире хотелось вскочить с места и как следует тряхнуть прожорливую старуху, заставить ее наконец-то говорить связно, а не обрывками фраз между действиями по опустошению ее запасов. – Кто приехал?!
– Да баба эта с ребенком, чего кричишь-то? Подъехали в такую рань, я и думаю – к чему это? Потом догадалась, что к тебе, значит, вот и пришла. А ты ругаться. Булку-то я заберу. Все равно в ведро отправишь. – И тетя Зина, стряхнув руки Эльмиры со своих, принялась выгребать из сухарницы ломтики белого хлеба.
Эльмира попыталась сгруппировать воедино всю информацию, которой с ней походя поделились, но у нее ничего не вышло.
– Так, тетя Зина, – решительно шлепнула она ладошкой о столешницу. – Давайте так: я спрашиваю, вы отвечаете. Итак, эту женщину, которая приезжала утром с ребенком, вы неоднократно видели прогуливавшейся в непосредственной близости от меня? Так?
– Так, но уж больно мудрено лопочешь. – Тетя Зина заметно повеселела, обняв руками продукты, аккуратно распакованные по салфеточкам.
– Однажды вы видели ее в магазине, где работает девушка моего Данилы. Так?
– Нет, не так. – Соседка недовольно пожевала губами. – Не работает, а работала. Ленка померла. Убили ее ночью, когда домой возвращалась.
– После работы? Из магазина?
– После работы, но не из магазина.
– Господи, как это может быть?! – Эмма окончательно запуталась. Она точно помнила, как Данила говорил ей, что не смог встретить ее именно после ночной смены.
– А она, Ленка эта, еще у кого-то домработницей ишачила. Все деньги на ребенка копила, дурочка… – Тетя Зина сложила тонкие губы скобочкой, олицетворяя тем самым величайшую скорбь по погибшей. – Разве от судьбы-то уйдешь…
– Какого ребенка, тетя Зина?! – Неприятное, мерзкое чувство тут же холодом обдало внутренности. Не в силах ему противиться и заведомо зная, насколько убийственной для нее может оказаться правда, она настойчиво повторила. –
Понимающе хмыкнув, тетя Зина не без удовольствия, которое отчетливо проступило на изрезанном морщинами лице, произнесла:
– На своего ребенка, дорогуша. Надумали они с Данилкой ребенком обзавестись, а судьба вишь как уразумела. Срок-то небольшой, правда, был. Месяца два-три…
– Откуда? Откуда вы все это знаете? – с непонятной горечью оборвала ее Эмма. – Даже срок… Боже, тетя Зина, вы часом гинекологом не подрабатываете в районной поликлинике?
Говорила скорее для того, чтобы просто говорить, а не молчать, покрываясь бледностью. Чтобы этой вездесущей и всезнающей женщине не так уж очевидна была ее боль, от которой вдруг захотелось укрыться с головой под одеялом, свернуться клубочком в темном теплом пространстве и ни о чем, совсем ни о чем не думать. Ни о том, что муж, которого она все еще считала своим, не так давно имел другую семью. Причем семью настоящую, а не такую, какая была у них. Семью, где все планировалось, копилось. Где радовались и горевали. Плакали и смеялись
Представив себе Данилу, охваченного восторгом при известии о беременности возлюбленной, Эмма плотно смежила веки и еле-еле сдержалась, чтобы не застонать.
Где она была в это время? Что она делала? Кажется… кажется, топила себя в работе, а потом в угаре случайной связи, радость от которой была эфемерна и недолговечна, как радужный мыльный пузырь.
– Полно тебе убиваться-то так, Эмка. Нет уж ее, Ленки-то. Убили. А Данилка твой опять домой стал захаживать, вот и не упускай момента. Будь похитрее…
Не то чтобы радость, но что-то сродни облегчению колыхнуло в тот момент в ее сердце. Надо отдать должное мудрости этой старой женщины. Ее способности видеть не только сквозь стены, но и безошибочно читать в душах человеческих. Разбираться в малейших нюансах проявления их недостойных слабостей.
– Ладно, проехали. – Эмма устало провела рукой по лицу, словно пытаясь стряхнуть с себя оцепенение, вызванное сногсшибательным известием. – Откуда вы все это узнали? Я почему спрашиваю, может быть, это все сплетни досужих кумушек и…
– Мое слово – кремень, дорогуша. – Тетя Зина даже не дала ей договорить, моментально обиженно засопев. – Коли говорю что, значит, пять раз проверила, прежде чем отрезать. А Ленку эту еще соплячкой босоногой знала.
– Почему босоногой?
– Потому что босяки они были все до единого. И она, и еще трое из их семьи. Еще девка да два малых. Красивые все, черти, но нищие, как мыши церковные. Ленка-то из них самая путевая была. А остальные… Машка-то с ними сколько слез да горя хлебнула, подумать страшно. Особенно последний. Сашка… Ох и паразит был, царствие ему небесное! То с наркотиками попадется, то с пистолетом газовым. То какими-то проститутками, прости господи, удумал торговать. Су-сунетер, кажется.