Ты умеешь хранить секреты?
Шрифт:
Лиззи молчит, но я почти вижу, как крутятся шестеренки в ее голове под синими перьями.
— Ты права, — кивает она наконец, роняя одежду на пол. — О'кей. Я пойду на это. Но не хочу, чтобы ты смотрела. Придешь ко мне… потом. Нет, вообще не приходи. Держись отсюда подальше.
— Л-ладно, — нерешительно киваю я. — Если ты так хочешь…
— Нет! — Она круто поворачивается. — Не уходи! Я передумала! Ты мне нужна!
— Ладно, — повторяю я еще более нерешительно, и в тот же миг из динамика на стене несется:
— Внимание!
— Я пойду. Тебе еще нужно разогреться! — Я направляюсь к двери.
— Эмма! — Лиззи хватает меня за руку и пристально смотрит в глаза. Холодные пальцы больно впиваются в кожу. — Эмма, если я когда-нибудь задумаю еще раз выкинуть что-то в этом роде, свяжи меня и никуда не пускай. Что бы я ни говорила. Поклянись остановить меня.
— Клянусь, — поспешно отвечаю я. — Клянусь!
Черт бы все это побрал! В жизни не видела Лиззи в таком состоянии.
Бреду обратно во двор, где с каждой минутой становится все больше и больше нарядных, празднично настроенных людей. У меня самой нервы натянуты. По-моему, Лиззи стоять на ногах не способна, а не то что танцевать. Господи, пожалуйста, не дай ей провалиться! Пожалуйста!
Но перед глазами возникает жуткая картина: Лиззи стоит на сцене, как испуганный кролик, начисто забыв все па. А публика выжидающе смотрит на нее. От ужаса у меня в животе все переворачивается.
Нет, я этого не допущу. Если что-то пойдет не так, я их отвлеку. Разыграю сердечный приступ. Именно. Рухну на пол, начну задыхаться, все повернутся ко мне, но представление не прервется и вообще ничего такого не произойдет, ведь мы британцы. А к тому времени, когда все забудут обо мне, Лиззи снова вспомнит свои па.
А если меня спешно повезут в больницу, буду стонать: «О, какие страшные боли в груди!» И никто не сможет уличить меня во лжи!
Если же врачи подключат какие-нибудь хитрые приборы и обвинят меня в притворстве, я просто скажу…
— Эмма.
— Что? — рассеянно откликаюсь я, и мое сердце в самом деле будто останавливается.
Джек. Стоит всего в нескольких шагах. Одетый в привычные джинсы и джемпер, он разительно выделяется из толпы адвокатов в строгих костюмах. Когда наши глаза встречаются, в груди отдаются болью прежние обиды.
«Не реагируй! — приказываю я себе. — Все кончено. Новая жизнь».
— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю я с видом «мне-нисколько-не-интересно».
Пусть понимает: мне он безразличен!
— Нашел приглашение у тебя на столе. — Не отводя от меня глаз, Джек помахивает листочком бумаги. — Эмма, мне очень нужно поговорить с тобой.
Я почему-то оскорбляюсь. Что он себе воображает? Думает, стоит ему появиться, как я сразу брошу все, чтобы поговорить с ним? А если я занята? Или вообще забыла о нем? Об этом он подумал?
— Собственно… я здесь не одна, — отвечаю я вежливо и даже немного снисходительно.
— В самом
— Да. Так что… — Я повожу плечами, ожидая, пока Джек отойдет. Но он не уходит.
— С кем? — интересуется он.
О черт, ответ в моем сценарии не предусмотрен. И что теперь?
— Э… с ним, — нахожусь я наконец, указывая на высокого типа в крахмальной рубашке, стоящего в углу двора, спиной к нам. — Пожалуй, мне пора.
И с высоко поднятой головой шествую к типу в крахмальной рубашке. Сейчас быстренько спрошу у него, который час, и попытаюсь завязать разговор. Может, Джек и уберется. (Наверное, мне стоит раз-другой весело рассмеяться, чтобы показать, как прекрасно мы проводим время.)
Но тут тип в крахмальной рубашке поворачивается и подносит к уху мобильник.
— Привет, — бодро начинаю я, но негодяй не слышит меня. Смотрит пустыми глазами и, не переставая кричать в трубку, растворяется в толпе, оставив меня одну в углу.
Дерьмо!
По-моему, проходит не одна минута, а целая вечность, прежде чем я набираюсь храбрости оглянуться. Джек не тронулся с места. И по-прежнему наблюдает за мной.
Я отвечаю злобным взглядом, сгорая от смущения. Если он сейчас посмеется надо мной…
Но Джек не смеется.
— Эмма… — повторяет он, подходя ближе. — Знаешь… я все время думал о том, что ты сказала. Мне следовало быть с тобой откровенным. Нельзя было так замыкаться.
Но меня все еще жжет оскорбленная гордость.
Значит, теперь ему захотелось быть откровенным? А если уже слишком поздно? Может, он больше меня не интересует!
— Ты вовсе не обязан ничем со мной делиться. Твои дела — только твои дела, Джек, — отвечаю я с холодной улыбкой. — Они не имеют никакого отношения ко мне. Скорее всего я ничего бы в них и не поняла, особенно если учесть, что все так сложно, а я полная тупица…
С этими словами я отворачиваюсь и ухожу. Под каблуками противно шуршит гравий.
— Но я должен тебе объяснить! — догоняет меня бесстрастный голос Джека.
— Ничего ты мне не должен! — бросаю я, решительно вскинув подбородок. — Все кончено, Джек! И мы по крайней мере могли бы вести себя как… ай! Пусти!
Джек успел схватить меня за руку и тянет к себе.
— Я пришел сюда по одной причине, — мрачно говорит он. — Рассказать, зачем я тогда летал в Шотландию.
Удар оказался так силен, что я не в силах скрыть потрясение.
— Мне совершенно безразлично, что ты делал в Шотландии, — с трудом произношу я и, вырвав руку, принимаюсь пробиваться сквозь толпу размахивающих мобильниками адвокатов.
— Эмма, я правда хочу тебе рассказать! — не отступает Джек. — Честное слово.
— А что, если я не хочу знать? — огрызаюсь я, поворачиваясь так резко, что из-под туфель летят фонтаны камешков.
Мы стоим друг против друга, как пара дуэлянтов. Моя грудь предательски вздымается.
Конечно, я хочу знать.