Ты в гадалки не ходи

Первухина Надежда Валентиновна

— Этот тип — личный астролог господина Сметанина. Я сегодня виделась с ним в "Одиноком драконе".

Он хотел, чтобы я выдала ему то гадание, которое нагадала твоему приемному отцу.

— Да ты что?! Ну, мало я ему врезал!

Мы пили кофе и смотрели друг на друга. Санди смотрел на меня так пристально, что я смутилась, хотя вообще смущение мне несвойственно.

— Я как-то не так выгляжу?

— Ты выглядишь прекрасно. Я удивляюсь, как это я не встречал тебя раньше. Ведь Щедрый — городок маленький.

— Не судьба.

— А теперь — судьба.

—

А теперь — да.

Кофе был на некоторое время забыт. Мы целовались, наслаждаясь новизной впечатлений. Может, в этом поцелуе еще и не было любви, но зато определенно была притягательность. Этакий мотылек, летящий на пламя свечи…

Кто-то от души грохнул по моей входной двери. Я вздрогнула, отстранилась от Санди.

— Не обращай внимания, — прошептал мне мой шкафчик. — Это Князев голову себе от злости разбивает. Ничего, я с ним еще разберусь.

И снова потянулся ко мне губами.

Мы ушли из кухни в гостиную и там на диване… В общем, как-то само собой получилось. Наверное, потому, что я была слишком возбуждена и Санди для меня в ту минуту олицетворял Положительного Героя, так что… Я лежала, уткнувшись ему в плечо, а Санди шептал что-то бессвязно-ласковое, благодарил сам не зная за что. Хотя… Кое за что меня можно было и поблагодарить.

Потом мы заснули ненадолго.

А проснулись дико голодные и решили приготовить пиццу.

Пицца получилась на удивление хорошая, мы поглощали ее в относительном молчании.

Так и закончился этот день. И Санди остался у меня.

Глава 11

Прошел примерно месяц с того исторического дня, когда я погадала господину Евсееву. Никаких особо событий не произошло, разве что случилось так, что мы с Санди стали жить вместе. У меня. В его хоромы, куда наведывается его приемный папаша-бандит, меня и калачом не заманишь. Санди это понимал, поэтому мы прекрасно обосновались в моей квартирке. Стояла глубокая осень, когда каждый день был более тосклив, чем предыдущий. Но мы с Санди не тосковали. Он занимался двумя наиболее приятными вещами: любил меня и писал стихи. Нет, ну и по дому мне помогал, как заправский муж! А я с вернувшейся ко мне Книгой Тысячи Птиц занималась гаданием.

Только двум людям я не гадала и не буду гадать никогда.

Себе и Санди.

У нас все должно получиться и без гадания.

Ведь если люди любят друг друга…

Почти любят.

Хотя о Санди нельзя было сказать "почти". Он весь был какой-то открытый, беззащитный, распахнутый, как окно в сад. Такими бывают люди, когда их преображает любовь. И к сожалению, я о себе такого сказать не могла. Не то чтобы я не доверяла Санди, просто… Я еще ничего не решила.

И вдруг в один из тоскливо-дождливых дней Санди вышел из дома за продуктами и не вернулся.

Пропал.

Растворился, распылился на атомы.

Я три дня выдерживала характер по старому принципу:

Ты

думаешь, ты красив. Ты думаешь, ты хорош. У меня таких хороших Девять на девять помножь.

А потом у меня кончилась выдержка, и я стала названивать ему на мобильный. Но абонент был вне зоны действия сети.

Что мне оставалось? Ждать, злиться и иногда плакать. Приходили Юля и Марья, утешали меня. А чем можно утешить девушку, которая понимает, что отчаянно влюбилась, а предмет пылкой страсти взял и исчез?! Возмутительно!

В общем, я ждала, ждала и дождалась. Санди объявился на пороге моей квартиры. Только он был не один — с ним четыре охранника, кошмарных мордоворота.

— В чем дело? — спросила я, пытаясь сохранить остатки достоинства.

— Ника, — заговорил Санди, словно выталкивая из себя слова, — Василий Феофилактович хочет поговорить с тобой. Пожалуйста, едем с нами и…

— И не сопротивляться. Ведь так?

— Так.

Я оделась, заперла квартиру и вышла к Санди и его мордоворотам:

— Что ж, едем.

И мы поехали.

Я снова увидела роскошный и эклектичный особняк Евсеева. Правда, мне сейчас не до красивостей было. В моей душе, как чаинки в только что размешанном чае, крутилось чувство злости на Санди, чувство страха и ненависти к Евсееву и еще чувство самосохранения, куда же без него. Я пообещала себе, что не буду оттачивать на господине Евсееве свое остроумие. Четырех мордоворотов мне не вынести. А у него наверняка их больше.

В сопровождении охраны (два охранника спереди, два сзади и Санди замыкающий) я поднялась на второй этаж. Здесь был роскошный зал с диванами и креслами, паркетным полом и гобеленами по стенам. Весело горели дрова в камине, вот только мне было не до веселья и уюта. Перед каминным экраном стояли два кресла. В одном из них сидел Лунатик.

— Присаживайся, госпожа Рязанова, — приветливо указал мне Лунатик на второе кресло. — Будь гостьей в моем скромном обиталище.

Я села. Санди встал за моим креслом, а мордовороты заняли позиции около дверей.

— Не хочешь ли выпить, детка? — поинтересовался у меня Евсеев. Он смотрел на меня ласково, даже по-отечески, но в глубине его глаз я различила хорошо замаскированную ярость.

— Спасибо, но я не пью.

— Молодец, хорошая девочка, здоровье бережешь. Это правильно. Лучше здоровым на тот свет прибыть, а не больным. Ну а я выпью. За свое здоровье, чикса.

Эти жаргонизмы просто бесят! Но тихо, Ника, спокойно.

Лунатик налил себе что-то из прозрачного хрустального графина. Отблески огня из камина красиво играли на ограненном стекле. Странно, какие все мелочи запоминаются. С чего бы это?

Мы некоторое время молчали. Я спиной чувствовала, как нервничает Санди, и потому нервничала сама. Наконец я не выдержала:

— Для чего я вам понадобилась?

Лунатик изобразил искреннее удивление:

— Как это "для чего"? Должок за тобой, чикса.