Ты всё ещё моя
Шрифт:
– Пина Колада? – быстро находится Тоха.
– Нет, – отсекаю я.
– Да, спасибо, – выбивает четко по слогам Лиза.
И буквально выдирает у замершего Шатохина стакан.
Под моим воспаленным взглядом обхватывает своими пухлыми губами соломку и, прикрывая веки, с наслаждением всасывает сладкое пойло.
– Вкусно, – выдает на выдохе.
Я смотрю на нее.
Удар, удар, удар… Выбивает сердце демонический убийственно-знакомый ритм.
Смотрю на нее. Просто смотрю.
Глаза, губы, пульсирующая на шее жилка, выпирающие ключицы, аккуратная грудь, узкая талия, плавные бедра, острые коленки…
Глаза в глаза. В ее – ослепительный блеск. А в моих?
Лиза выразительно вдыхает и застывает, будто дальше ни выдавать, ни принимать воздух не способна.
Я смотрю. Просто смотрю. Смотрю и моргнуть не могу, пока нутро вскрывает адское осознание: ничего не прошло.
Ничего, мать вашу, не прошло.
28
Хочу, чтобы ты почувствовал то же,
что чувствовала сегодня я…
Я пыталась сдержаться. Не реагировать незамедлительно. Дать себе время, чтобы остыть и успокоиться. Как ни колотило внутри, до полопавшихся за два часа напряженной работы капилляров, старательно пялилась в экран и прорисовывала мелкие детали персонажа. Лишь осознав, что эмоции не стихают, а только разгораются, сдалась.
Хоть Чарушин и предупредил, что не один, решила ехать. Понимала, что до утра не выдержу. Собиралась высказать ему абсолютно все: что думаю и что чувствую. Но, по факту, увидев Артема преспокойно коротавшим вечер в компании девиц свободных нравов, ощущаю, как меня тошнит и замыкает изнутри. Сворачивается душа и костенеет, будто ракушка.
Впервые вкушаю ядовитое желание сделать кому-то больно. И этим кем-то, как ни ошеломляюще, является Чарушин. Человек, которого я люблю больше всех на свете.
Знает ли он, как сильно больно мне сделал? Понимает ли, как унизил? Нет, не думаю, что чувствует масштабы. А может, ему действительно все равно?
Эмоции на лице Артема если и отражаются, это не то, за что можно бы было зацепиться. Холодная и суровая подача. Не месть, и даже не ненависть. Сухая отрешенная жесткость. Словно он и не человек вовсе. Зверь на инстинктах. В какую его сторону поведет – предугадать невозможно.
Страх – естественная реакция моего организма. Только вот защитные механизмы сегодня не срабатывают. Слишком сильна моя собственная ярость. Бежать от Чарушина точно не собираюсь. Напротив, я его провоцирую.
Отпиваю коктейль и мгновенно пьянею. Этот жгучий хмель стремительно разносится по телу кровью. Я даже цепенею в тот момент, когда кажется, что кожа вот-вот зашкварчит. Но, увы, это не спасает от безумного разгона, который берет мое сердце.
Голова Чарушина слегка опущена. Смотрит он из-подо лба, будто сознательно приглушает все, что горит в его глазах. А горят они так, словно внутри него настоящее электричество проложено. Светятся и мерцают.
– Давай, Лиза Богданова, расскажи нам что-нибудь, – обращается ко мне Шатохин.
Мне приходится разорвать затянувшийся зрительный контакт с Чарушиным и взглянуть на него. Только после этого, на перемотке, разбираю смысл сказанного.
– Правду? – уточняю чуточку сипло.
Брови Даниила взлетают. Он выглядит заинтересованным.
– Конечно! И ничего, кроме правды.
– В тринадцать лет я выжгла огромную дыру
Я плавила материал медленно и осторожно, внимательно наблюдая за тем, как дыра на его спине становится все больше. Я не желала причинить ему вред, но… Мне хотелось унизить его, как он унижал меня своими липкими взглядами.
Чарушину же я жажду причинить именно боль. Чтобы он горел так же, как горю я.
Это стремление пугает и вместе с тем вызывает какое-то эмоциональное оцепенение. Наверное, только благодаря ему я еще не бьюсь в истерике, а держусь достаточно хладнокровно.
– Ого! – выдает Тоха явно шокированно. – А ты, оказывается, никакая не святоша, Лиза Богданова! Еще тогда была дьяволицей, – смеется он. А за ним и остальные. – Без обид, если что. Я в положительном ключе. Потому что в каждом живом человеке должен быть огонь.
О, как же он прав в этот момент… Как же прав!
– Да! – громко поддерживает какой-то парень, заставляя меня вздрогнуть от неожиданности.
С большей частью присутствующих я незнакома. Но мне, как ни странно, плевать, что они обо мне подумают. Наблюдаю только за Чарушиным. Вижу, как медленно раздувается на мощном вдохе его грудная клетка, и неосознанно столь же глубоко вдыхаю.
В отличие от шумной компании своих друзей, Артем совсем ничего не говорит. Но в какой-то момент хрипло прочищает горло, облизывает губы и подносит к ним бутылку. У меня по коже бегут мурашки еще до того, как я осознаю, что именно вызывает такую реакцию.
Чарушин встает и, поднимаясь вверх по ступенькам, выходит из бассейна.
Я не двигаюсь. Не верчу головой, даже когда Артем заходит мне за спину, хотя жутко хочется посмотреть, куда именно он направляется.
Проглотив горечь разочарования, склоняю голову и прикладываюсь к трубочке своего коктейля. Втягиваю много, ощущая стремительное и крутое головокружение.
А потом… Я чувствую Чарушина у себя за спиной.
Остановка сердца. Новый прилив жара и колючих мурашек. Резкий недостаток кислорода.
Рядом с моим обнаженным плечом появляется его рука. Вздрагиваю в ожидании прикосновения. Но Артем не двигается. Замирает, как и я. Мой мозг включается, словно затрапезный процессор, поэтому я не сразу соображаю, что он подал мне ладонь, чтобы я поднялась.
Подчиняюсь, обещая себе, что сегодня это будет единственная беспрекословная уступка с моей стороны. Как я ни стараюсь сохранять хладнокровие, по руке тотчас бежит ток. И Чарушин это определенно замечает.
Ожидаю, что он поведет меня наверх. Однако вместо этого мы направляемся в сторону темно-коричневой стеклянной стены. Артем прикладывает руку к какому-то сенсорному датчику, и одно из широких стеклянных полотен отходит вперед и плавно съезжает на бок. А едва мы шагаем в полумрак помещения, сразу же встает на место, отгораживая нас от любопытных взглядов.