Ты – всё
Шрифт:
– Пойдем, – бросает сухо.
И ведет к своему байку.
Я это, конечно же, не сразу понимаю. Только когда останавливаемся рядом с огромным железным зверем.
– Что?... – с губ вместе с нервным вздохом смешок срывается. – Я с тобой не поеду.
– Хочешь остаться здесь? – спрашивает Нечаев абсолютно спокойно, вручая мне шлем.
– Да хоть бы и так! – зло смеюсь я.
Ян застывает.
– Ю, – толкает предупреждающе.
– Я просила не называть меня так!
Увы, моя злость на него никакого эффекта не производит.
–
«Да пошел ты!» – думаю я.
Дергаю из его рук шлем, надеваю и иду к мотоциклу Ильи.
Почему он? Почему худшее из зол?
Потому что он явно не собирается ко мне приставать. Как там сказал? Ни один Нечаев ни к одной Филатовой больше не прикоснется? Вот и прекрасно! Просто чудесно, что злюка Илюша придерживается такого мнения!
Смахиваю щиток шлема, чтобы не дай Бог не выдать, как внутри все сжимается от страха, седлаю махину среднего Нечаева. Пока пытаюсь поправить юбку, чтобы в разрезе не сверкнуть ненароком трусами, ненавидящий меня гигант оказывается рядом.
– Ты уверена, Афродита? – протягивает явно с угрозой.
Опасаясь банально, черт возьми, описаться, судорожно сжимаю бедра. Даже от холодного металла исходит та самая сила, которую я в аду своих воспоминаний боюсь. Дрожь в моем теле становится непрерывной.
– Конечно.
Услышав это, Илья еще больше хмурится. Мне ничего не говорит. Глядя на Яна, явно дожидается от него позволения.
И… Тот кивает.
Честно? Я удивлена, что Нечаев так просто меня отпустил. Я, черт возьми, настолько удивлена, что на какой-то миг ухожу в себя. То, как Илья занимает место передо мной, как заставляет обхватить себя руками, как заводит двигатель, и как садятся на свои мотоциклы Ян и Егор, проходит мимо моего сознания.
Я вся в подсознании… Злюсь, блядь! А почему?! Сама не знаю.
Прийти в себя получается, когда злюка Нечаев срывает байк с места. Со старта такую скорость выжимает, что у меня юбка выше головы взлетает. Понимаю, что свечу на всю трассу ягодицами, но усмирить чертов предмет одежды удается не сразу.
Сердце тарабанит так, словно нам с ним сегодня умереть придется.
Тянусь рукой, поднимаю за ней взгляд, ловлю ветер, скорость и какой-то одуряющий кайф, прежде чем сгребаю пальцами трепещущую в воздухе ткань. Со вздохом опускаю вниз и просовываю Илье за спину. Обнимаю его обеими руками, прижимаюсь, принимаю бешеные вибрации байка, и восторг принимается сражаться с глубинными страхами.
«Я не хочу вспоминать… Нельзя. Нельзя. Нельзя!» – запрещаю себе.
Изо всех сил держу сорванную с петель дверь. Изо всех, Боже мой, сил!
«Это не Ян… Все хорошо. Все хорошо. Все хорошо!» – повторяю себе и смотрю в зеркало заднего вида, чтобы отыскать монстра, который преследует во сне и наяву.
Господи…
Давлюсь адреналином. Несмотря на овевающий кожу ветер, крайне жарко становится. Кажется, вот-вот сгорю.
МОЙ.
Даже в шлеме узнаю безошибочно. И дело не в том, что запомнила, какого цвета его рубашка… Несмотря на схожесть Нечаевых, мощный разворот плеч, его руки, торс, положение, движения и манеры нереально не признать. Нереально на него не реагировать. Нереально не чувствовать боль, горечь и… любовь.
Нереально.
На скорости из ворота черной рубашки вылетает цепочка.
«Нет… Нет… Нет, нет, нет… Мне кажется!» – убеждаю себя, ощущая, как уровень волнения достигает запредельных высот.
Это невозможно… Мне кажется… И точка!
Первый красный светофор. Отрываюсь от зеркала, когда понимаю, что останавливаемся. Нечаевы это делают, как обычно, вместе – занимая все три полосы проспекта. Я смотрю прямо, лишь бы Ян не понял, что до этого только за ним и наблюдала.
Зря.
Не замечаю, как он встает и идет к нам с Ильей.
Ловлю в фокус, когда уже рядом останавливается. Задушенно вскрикиваю, когда под смех братьев сдергивает меня с байка Ильи. Взбешенно отбиваюсь, когда сажает на мотоцикл перед собой.
Тщетно.
Ян трогается с места, и мне просто приходится обнять его. Руками и ногами, черт возьми. Утыкаясь лицом в грудь, понимаю, что натуральным образом в этом шлеме задыхаюсь.
Не вывожу… Захлебываюсь! Тону!
Сердце, в панике расширяясь, заполняет все пространство в груди. И застывает резко, напрочь отказываясь сокращаться.
Мы несемся по ночной трассе.
И я… Я, мать вашу, понятия не имею, куда Ян меня везет.
Ян…
Боже мой… Боже мой… Боже мой!
Я и Ян Нечаев. Я и он. Я… И ОН… Потаенную дверь с концами вырывает. На скорости уносит в темноту. Все мои чувства разом вываливаются. Прижимаясь к Нечаеву еще крепче, сгребаю его рубашку в кулаки и кричу.
Кричу, потому что иначе справиться невозможно.
16
С пулей в сердце крепче спится.
Пшеничные волосы по ветру, как эхо моего прошлого. Темная ткань юбки в воздухе, словно замершая океаническая волна настоящего. Сексуальная задница, будто трейлер будущего.
Твою ж мать… Твою ж мать… Твою мать!
У ревности есть запах. У ярости есть запах. У похоти есть запах. У боли есть запах. У радости есть запах… Сука… Запах присущ даже ненавистной мне любви!
Полагаю, что эти факты, несмотря на то, что мы живем в материальном мире, рано или поздно открываются любому сознательному человеку.
Моя личная трагедия в том, что у всех этих чувств, наличие которых я так, блядь, люто презираю, один запах.
Запах моей Ю. Моей, сука, Ю.
Фантомно ощущаю аромат своего безумия, даже когда по трассе на разных мотоциклах летим.