Ты – всё
Шрифт:
Бешеная ярость, звериная ревность, безумная страсть и парализующий всю нервную систему одичалый страх.
Высасывает из моих искусанных губ кровь.
Больно. Возбуждающе. Одуряюще.
Все чувства утоляет и усмиряет… Тоску, жажду, страх.
– Люби меня… Очень сильно люби! – требую бессознательно, едва Нечаев переключается с поцелуями на мою шею.
Это заставляет его отшатнуться. Замереть. С шумом перевести дыхание.
Пока вскидывает голову, мое сердце совершает самоубийство. Прыжок с высоты. Рывок, и нет его. Только тянущая боль по всему телу.
Зрительный
Взрослый Ян. Не мой. Хмурый. Заломы на лбу и в уголках глаз.
– Ты сперму глотаешь? – сипит, оставаясь абсолютно серьезным. Будто мы работу обсуждаем. Но… Пока я пытаюсь придумать, как реагировать, морщится. Морщится, выдавая страшную муку. У меня при виде прорыва этой боли в груди все в комок сбивается. Дрожью осыпает изнутри и снаружи. Жаром заливает все тело. Приоткрываю губы, когда Ян уже заключает: – Похрен. Мою будешь глотать.
Не знаю, к чему спросил… Не успеваю отреагировать, как он мощным толчком забивает свой титановый член мне между ног.
[1] Цитата из «Шу-цзин», редакцию которой приписывают Конфуцию.
25
Забери…
– Я-я-я-ян… – выстанываю в процессе преодоления им бесконечно узкого туннеля, которым является мое несчастное влагалище.
Пока соображаю выставить руки, чтобы ограничить глубину проникновения, Нечаев доходит до упора.
О Боже! О Боже! О Боже!!!
Это, должно быть, больно… Я не могу осознать, потому что накаленный до предела организм контузит удовольствие. Оглушает, ослепляет, сотрясает и разбивает на искрящиеся молекулы. Выгибаюсь в пояснице до предела. В рваном шуме своего дыхания с трудом улавливаю, как трещат какие-то позвонки. Но мне плевать на это. Парализованная скапливающимся в животе жаром, на долгое мгновение застываю. Вздрагиваю и с громким вздохом опадаю, едва по венам поднимается штормовая волна.
Ян близко. Титановая пуля холодит мою и без того трясущуюся грудь. Хриплое мужское дыхание щекочет и обжигает висок. Крупные ладони с яростной силой сжимают бедра.
Кажется, что он цепляется за меня.
Иллюзия, будто ему так же тяжело выносить эту близость – пьянящий яд.
– Ебать, у тебя норка, Зая… – хрипит Нечаев, заставляя содрогнуться не только от экстремальной наполненности и вызванного этим чрезвычайно-чувственного наслаждения, но и от вербального посыла, который он, обнажая нутро, выдает. – Ебать, тугая… Моя… Моя Зая…
Так звучит не Ян Романович. Так звучит Ян.
Парень, в которого я когда-то втрескалась… Хулиган, который, несмотря на всю свою крутость, был открытым, откровенным и искренним в своих ощущениях… Похотливый грубиян, который всегда оставался со мной терпеливым, заботливым и ласковым…
Я не представляю, как справляться с нахлынувшими чувствами. Настолько все хлипко в груди, что страшно дышать. А Ян еще наклоняется и с выразительной дрожью приникает к моим губам.
Впустить его язык в свой рот сейчас… подобно настоящему самоубийству.
Но не впустить я неспособна.
Зажимаю в ладонь застрявшую между нашими телами титановую пулю и, не сумев задержать старт
Захваченный им рот молниеносно наполняется тем самым выдержанным, стойким и хмелящим до потери пульса вкусом. Безумно крепким вкусом мужчины.
Моего мужчины.
Я свихнулась… Блядь… Господи, да! Да, я снова поехала крышей!
Не знаю, как это возможно, но в горячей среде моего рта стремительно размножаются не только биохимические фрагменты ДНК Нечаева, но и мои рецепторы. Этих чувствительных нервных окончаний вдруг становится слишком много.
Меня пьянит. Пьянит так сильно, что связь с реальностью теряется.
Накатывает волнами. Бурными, солеными, пенистыми. Кишащими бесами, как естественными микроорганизмами.
Прилив. Отлив. Шокирующие контрасты.
Если бы один раз накрыло, просто захлебнулась бы и взорвалась. Но нет же… Градус моего удовольствия добирается до наивысшей вершины, позволяет задохнуться гребаной смесью восторга и ужаса, и идет на спад. Благодаря этим циклам, напряжение в моем теле достигает запредельной величины и, что кажется невозможным, но является фактом, продолжает расти даже в негативной фазе.
Язык Нечаева с влажным звуком покидает мой рот, проходится по пылающей плоти снаружи и передает власть его устам. Он прихватывает мою нижнюю губу, мягко оттягивает… Тянет, пока я не приподнимаю ресницы.
Глаза в глаза. И я плавлюсь.
А он… Двигая бедрами, высверливает из меня член, чтобы тут же, заставив меня содрогнуться всем телом, толкнуться обратно. Толкнуться до самого дна. Дна души, которую он так легко вновь поработил.
Простонав, а скорее на самых низких вибрациях промычав, неосознанно дергаю пулю. Кожаный ремешок впивается в напряженную шею Яна. Вижу, как двигается его кадык, когда он громко сглатывает. Стискивая челюсти, раздувает на вдохе ноздри.
Перемещаемся. Минимально, но, Боже мой, так ощутимо.
Вылитые из не менее прочного сплава, чем титан, выпуклые грудные мышцы сокращаются. Завороженно моргаю. С ресниц капают слезы.
– Ян…
Сжав мой вспотевший кулачок, он пытается освободить амулет из захвата.
Но я не могу. Не могу отпустить пулю.
– Нет… Пожалуйста… – бормочу задушенно. Едва различимо и крайне эмоционально. Умоляюще. – Пожалуйста… Пожалуйста…
И Ян, стиснув зубы, оставляет ту в моем кулаке. Крепко обвивая длинные пальцы вокруг моего предплечья чуть выше запястья, начинает очень быстро трахать меня.
Из глубины моего нутра поднимается серия переполненных эмоциями, ощущениями и чувствами звуков. Это и охи, и вздохи, и стоны, и всхлипы, и писк, и самый настоящий крик. На инстинктах отрываю ягодицы от столешницы, пытаюсь вытолкнуть из себя Яна, ускользнуть, сдвинуть бедра… Но он не оставляет ни малейшего шанса на спасение.
Приподнятые вверх ноги лишь дергаются в воздухе. Расфокусированным взглядом улавливаю, как выкручивает мои ступни при отступлении пульсирующего невообразимой мощностью члена. На каждом новом вторжении пальцы подворачиваются… И вся я извиваюсь, насколько только позволяет доминирующее положение Нечаева.