Ты знаешь мой секрет?
Шрифт:
Сам тут остался, вот и подработал грелкой. А я настолько ночью вымоталась, что постороннего проморгала.
— Сонь, пошли пить кофе, а то остынет. А я старался, готовил.
— Ты или кофемашина? — приподнимаю бровь.
— А есть разница? К твоему сведению, я, пока ждал твоего пробуждения, уже дважды успел его сварить.
— Почему не ушел? — задаю логичный вопрос.
— Нам нужно поговорить, — мою уже недевственную уже постель наконец-то покидают, оставляя меня в ней полноценной хозяйкой.
Приподнимаю
Господи, какой кошмар. Краснею моментально, забывая, что обычно мерзну.
— Ночнушки не нашел, — пожимает плечами мужчина, замечая румянец. — А в нижнем белье спать неудобно же.
Обалдеть. Логика железная.
— Что на счет вопроса? — напоминаю хитрецу, умеющему заговаривать зубы.
Вон как меня заболтал. Даже не возмущаюсь и не ужасаюсь его наличию в моем доме, хотя, по логике, должна бы непременно скандал закатить.
— Я боялся, что ты куда-нибудь сбежишь, а у меня нет времени тебя искать.
Вновь хмурюсь, не улавливая смысла. Зачем нам общаться. Секс, как теперь все громогласно утверждают, еще не повод для знакомства. А то, что он нас с Лизой спутал, так не он первый, не он…
Черт! Черт!!! Черт!!!!!
Не сейчас… не про сестренку…
— Как тебя зовут?
Осеняет умная мысль познакомиться… с моим первым мужчиной, а заодно еще на чуть-чуть отодвинуть собственное горе.
— Алекс.
— Это Саша или Алеша? — ненавижу сокращение имен.
Как клички у собак, честное слово.
— Алекс — это Алекс. Алекс Гроссо.
Произносит глядя на меня пронзительным взором карих омутов, а меня словно пыльным мешком по голове ударяют. Второй раз за одни сутки я впадаю в шоковое состояние и теряю дар речи.
— София, отомри!
Пробивается сквозь стучащее в ушах сердце глубокий ровный голос. Вакуум постепенно отступает, а я во все глаза, боясь моргнуть, смотрю на стоящего передо мной самоуверенного, самовлюбленного небожителя, непонятно как оказавшегося в моей крохотной квартирке.
Гроссо… Это, черт подери его сраную душу, сам Алекс Гроссо. Родной брат Макса, покойного мужа Лизы.
Сипло втягиваю в себя воздух, который совсем не хочет поступать внутрь, чтобы… нет, не высказать этому невозможному человеку всё, что думаю о его напыщенной заднице и всей семейке Гроссо в целом, а просто послать… Чисто по-русски… далеко и насовсем.
— Ты… да, ты…
— Успокойся, — обрубает жестким голосом, явно уловив мой настрой.
Взгляд тяжелый, открытый, неумолимый, будто из нас двоих именно он пострадавшая сторона, а не я.
Что? Да как он смеет!
Открываю рот, собираясь сделать очередную попытку показать хозяйку положения. Правда, отсутствие одежды и хлипкое прикрытие в виде одеяла, сводят на нет мою смелость, а звонок в дверь вообще сбивает с мыслей.
Вздрагиваю от удивления,
Смотрю испуганными глазами на самоуверенного брюнета, а тот меня читает, как открытую книгу. Потому что сразу поясняет:
— Это парни завтрак принесли.
Парни? Завтрак? Господи, какой бред.
Качаю головой, а Алекс, пробежав по мне глазами, добавляет:
— Я жду тебя на кухне. Не задерживайся. Нам нужно поговорить.
— Убирайся прочь, — совладав с голосом, который все равно немного дрожит, указываю пальцем на дверь.
— Нет.
Спокойный ответ. Тяжеловесный. Непреклонный. Такой, что сомнений не возникает: его фиг с места сдвинешь, если он решил.
— Жду на кухне, София.
— Ты имя узнал? — прищуриваюсь, вспоминая ночной разговор в машине.
— Я всё узнал, — кивает самоуверенно куда-то в бок, — не только его.
Перевожу непонимающий взгляд в сторону и замечаю тонкую папку на краю журнального столика.
— Всё? — сиплю, чувствуя, как кровь отливает от щек.
Нет, только не это. Не надо всё. Господи, пожалуйста. Я третьего удара не переживу.
— Жду на кухне.
Повторяет еще раз и уходит, а я откидываюсь на подушку и на секунду прикрываю ладонями лицо.
Сонька, вот это попала ты в переплет. Врагу не позавидуешь. Нужно срочно избавляться от этого типа и ехать в больницу к Лизе. Впереди похороны. Вторые за три месяца. Господи, дай мне сил. Стираю, катящиеся одну за другой слезы, кусая губу, чтобы заглушить всхлип.
Но через минуту, с громким свистом резко выдыхаю и подрываюсь с кровати. Рано себя жалеть. Надо действовать.
— О чем ты хотел поговорить? — начинаю с места в карьер, заходя на кухню.
Я успела заправить постель, принять душ, одеться и почистить зубы, но кипящая ненависть в груди не только не исчезла, наоборот, набрала еще большие обороты. Но это всё ерунда, я привыкла сдерживаться и не демонстрировать посторонним своё внутреннее состояние. Потому что мои проблемы и заботы никому не важны, они — лишь повод для болтунов почесать языками, перемывая кости.
Чистосердечное сочувствие в наше время — слишком дорогое удовольствие, чтобы раздаривать его направо и налево. Люди закрылись и стали черствее. Но можно ли их судить, если и я — такая же?
Гроссо совершенно не ведется на мой вопрос, не спешит говорить. Лишь медленно скользит карим взглядом от наверченной кое как гульки на голове, не люблю, когда волосы лезут в глаза, плавно спускается на лицо, чуть задерживаясь на губах. Под пронзительным взглядом прикусываю нижнюю. Не дразню, само собой так выходит. Но потемневшие омуты и чуть более шумный выдох улавливаю и в самый последний момент заставляю себя не отшагивать назад в испуге.