Ты знаешь мой секрет?
Шрифт:
— О спарринге в ночном клубе вот с этим товарищем, — перевожу взгляд на сидящего за рулем второго очень большого мужчину и киваю. — Вы меня действительно напугали.
— Кхм, это не являлось целью, — хмурит он брови.
— Теперь я понимаю, — говорю честно.
— У Вас слишком хорошая память, София Викторовна, — потерев костяшками кулака подбородок, бурчит водитель, но веселые искорки в глазах его выдают.
— Если нужно забыть, то без проблем, — хмыкаю и перетягиваю рюкзак на колени.
Два ответных фырканья
Дверь, наконец, закрывается, отрезая от внешнего мира. И от мужчины, который является для меня одной большой проблемой, с какой стороны не посмотри.
Глава 9
— Алекс Маркович, Софья Викторовна, добрый день! — Шац выходит из административного здания, чтобы встретить нас с Гроссо лично.
Хотя, не буду врать самой себе. Встречают не нас, а конкретно того, с кем иду бок о бок. Уверена, о прибытии важной персоны сюда сообщили заранее. Скорее всего даже раньше, чем я покинула собственную квартиру. Потому что при мне никаких звонков в клинику не совершали.
Поговорив с невестой, Алекс занял место на заднем сидении с противоположной стороны. Уточнил, всё ли в порядке, поскольку заметил нашу заминку с его охраной, и, получив мой утвердительный кивок, переключился на свой телефон. Я же, тоже не желая общаться больше необходимого, чтобы не выставлять себя в очередной раз дурочкой, с увлечением занялась наведением порядка внутри рюкзака, отыскивая пачку носовых платков.
Пошло оно всё к черту, я собиралась поплакать. Потому и решила подготовиться заранее к тому, к чему никогда нельзя быть готовым.
— Где вам будет удобнее побеседовать? Можем пройти в мой кабинет или расположиться в зоне отдыха, — возвращает в настоящее обволакивающий голос Шаца.
Сейчас он больше напоминает администратора, чем врача. Эта несвойственная ему услужливость напрягает, кажется лишней и слишком наигранной. Потому решаю, что мне с мужчинами не по пути.
— Евгений Иосифович, я бы хотела увидеть Лизу, — произношу, поймав паузу в непрекращающемся словопотоке гуру медицины.
— Э-э-э, да, конечно. Тогда Вам нужно пройти в морг. Он с другой стороны здания, — взмах вправо указывает примерное направление.
Мне этого достаточно. Сориентируюсь. Если что, охраны полно, не заблужусь. Коротко кивнув «Спасибо», устремляюсь к цели, слыша за спиной продолжение беседы мужчин.
— А Вы, Алекс Маркович, предпочитаете…
— То же, что и София Викторовна, — звучит уверенное, а через пару ударов сердца мою руку, комкающую в кулачке носовой платок, аккуратно, но уверенно берут в захват.
Вырываться не пытаюсь. Разыгрывать нелепую сцену на публике — упаси Боже! Лишь слегка замедляю шаг, подстраиваясь под Гроссо раньше, чем сама это осознаю.
— Так и не согрелась, — не вопрос, утверждение.
И я понимаю, о чем он. По сравнению с его горячей сухой ладонью мои пальцы —
— Добрый день, — кивает нам высокий тощий мужчина в белом медицинском халате, когда мы обходим здание и попадаем внутрь.
— Дурацкая шутка, — шепчу я, обегая глазами практически пустое помещение, ни за что в нем не цепляясь взглядом, лишь пытаясь понять, где же Лиза.
Этот день не может быть добрым, он ужасный. Ужасный и трагичный.
— Павел Семенович, мы по поводу Елизаветы Гроссо, — Шац берет на себя роль главного распорядителя. — Не могли бы Вы…
Кажется, остальное они понимают без продолжения фразы вслух, а я на них и не смотрю. Меня магнитом влечет в дальний боковой проход и… Я оказываюсь права.
— Ох, да, прошу сюда…
Белый халат идет именно туда, я шагаю следом. Мне думается, что уверенно, но чужие руки на плечах подсказывают, что очень и очень медленно.
— Держись, Соня. Я рядом, — слышится, словно сквозь вату в ушах, голос Гроссо.
Киваю, благодаря без слов. А потом я вижу ее. Мою роднульку. Мою сестренку. Мою копию. Ту, что родилась всего лишь на пятнадцать минут позже, судя по записям в нашем общем детском альбоме.
— Привет, моя хорошая, — выдыхаю еле слышно и растягиваю резиновую улыбку на губах.
Лиза в отличие от меня всегда была легкой, позитивной, веселой. Шла по жизни уверенно и бодро, заряжая энергией всех окружающих. И меня заставляла смеяться, как бы порой не хотелось разрыдаться в голос.
Вот и сейчас в этом ужасном месте я не могу не выполнить то, что было заложено почти с рождения. Подарить сестренке лучик улыбки, которую она всегда от меня требовала.
— Ну, Сонюшка, улыбнись, сестрёнка! Смотри, какой день чудесный! Можно на речку сходить, позагорать, а там малинник есть недалеко, я тебе самых крупных ягод наберу. Сонь, ну, Сонь, ты только улыбнись!
— Лиза, он же наши деньги, что на молоко для тебя были отложены, забрал, чтобы своей отравы купить и маму вновь напоить.
— Не страшно, Сонь, Бог с ними, я и без молока обойдусь, а вот без твоей улыбки не смогу. Не расстраивай меня, родная.
— Соня, милая, нам уже пора, — странно знакомый голос заставляет вынырнуть из воспоминаний, в которые я углубилась.
— Нет, я хочу побыть с Лизой хотя бы еще полчаса, — качаю головой, не отрывая взгляда от мраморного лица сестры, идеально безупречного, но почему-то совсем не улыбающегося.
Отчего-то болят плечи, словно я пробыла в неудобной позе очень долго. И глаза режет, словно в них соли от души сыпанули.
Оглядываюсь и хмурюсь.
Сама не помню, когда села на стул. И был ли он тут изначально. В моих руках так и покоится тонкая, практически прозрачная ладошка близняшки, которую я старалась согреть всё это время. Потому что она замерзла еще больше, чем мои конечности.