Ты знаешь мой секрет?

Беж Рина

— Клянется, что ничего не просила делать. Просто плакала и жаловалась, что ты ее бросил ради другой. Не больше. Я раз двадцать задавал одни и те же вопросы. Ничего другого не добился.

— И что теперь, Дав? — слова режут горло, как битое стекло, но я их произношу.

Я не представляю, как тяжело сейчас Цикал, и ни за что не хотел бы быть на его месте. Это охрененно паршиво, когда на одной чаше весов стоит родная сестра, а на другой близкий друг и его семья.

— Прости, Алекс, — качает он головой и чернеет лицом, — но, если

сам Демир ее не выдаст полиции, я тоже этого не сделаю. Обещаю, что увезу ее к отцу. В Россию она больше не вернется в любом случае.

Хм, говорят, чтобы понять другого, надень его обувь и пройди в ней его путь. Не знаю, как бы поступил я на месте Давида, хотя, подозреваю, сделал бы то же самое… Кто знает…

Мы, каждый, на своем месте.

— Увози, брат, — говорю, подумав и приняв решение, — но и предупреди, что лучше ей в этой жизни больше со мной не встречаться. Вторых шансов я не даю.

ЭПИЛОГ

Семь месяцев спустя…

— Привет, мои хорошие, — Алекс выходит из дома во внутренний дворик, где мы гуляем с Надей, и сразу присаживается на корточки, раскрывая объятия. — Иди ко мне, принцесса.

Маленькая непоседа, забыв про игрушку и смешно переваливаясь с ноги на ногу в новых ботиночках, тут же топает в его сторону, сияя счастливой улыбкой. Наша девочка без ума от своего отца.

— Папа, — заявляет она важно, демонстрируя все свои восемь зубов, и подставляет открытую ладошку с растопыренными пальчиками, куда тут же получает звонкий поцелуй и заливисто смеется.

Этот ежедневный ритуал, уверена, доставляет безмерное удовольствие обоим. Настолько они выглядят счастливыми.

— Как ты себя чувствуешь? — Алекс отпускает дочку к ее обожаемому ярко-желтому мячу и, подойдя ближе, внимательно изучает мое лицо.

— Кажется, хорошо, — отвечаю, прислушавшись к себе.

Еще с минуту меня сканируют глазами-лазерами, а потом дарят дурманяще-сладкий поцелуй.

— Почему ты не на совещании? — интересуюсь, восстановив дыхание.

Сегодня пятница. Мало того, одиннадцать часов дня. Самое время, чтобы находиться в офисе, вести переговоры, участвовать в совещаниях, гонять работников и, зарывшись по самую макушку, сворачивать горы и расширять свою империю.

— К черту его, — отмахивается супруг, садясь на скамье позади меня и обнимая мой огромный живот своими большими теплыми ладонями. — Что-то мне сегодня неспокойно, Сонь.

— Это из-за того, что я утром тебя напугала? — оборачиваюсь, чтобы утонуть в любимых глазах.

Я проснулась на рассвете от тянущих ощущений в пояснице и охами разбудила мужа. Но поскольку до родов оставались еще две недели, а у врача была два дня назад, и она сказала, что все в норме, то я его успокоила, а непонятное состояние списала на предродовой мандраж.

Ну а что?

Я боюсь, и это естественно. Покажите мне ту, что пойдет в родзал

походкой от бедра и сияя улыбкой, а не кусая губы от боли и переваливаясь, как утка.

— И это тоже, — соглашается Алекс, ловя ладонью ощутимый пинок пяточки малыша, сегодня слишком активного. — Еще две недели, я помню, но… У тебя точно ничего не болит?

— Точно, — подставляю губы для нового поцелуя, не могу иначе, и параллельно отслеживаю маленькую егозу, которая резко свернула с выложенной брусчаткой дорожки в сторону кустовых роз. — Ох, нет, Алекс, лови ее.

Сказать-то успеваю, но Надя тоже быстрая. Пнув мяч в самую гущу, она устремляется туда же, и тут же раздается рев. Явно поцарапалась.

Подрываюсь вслед за мужем, умудрившимся в пять шагов преодолеть расстояние до дочери и, подхватив ее на руки, быстро успокоить, и всё. Опоясывающая боль прошивает живот, заставляя согнуться и громко охнуть, а по ногам струится тепло.

— Соня, что? — Алекс, удерживая одной рукой дочь, второй через секунду обнимает меня за талию.

И когда успел вернуться? Я совершенно не заметила, пока восстанавливала дыхание.

— Воды отошли, — говорю, стараясь скрыть дрожь в голосе, потому что больно.

И боль нарастает. А еще я хочу в туалет. Или это и есть схватки?

И мне страшно.

— Родная, всё будет хорошо, — уверенно заявляет муж, гладя меня по спине.

И пусть он всем видом старается демонстрировать спокойствие, уж я-то вижу и резче обозначившиеся скулы и побледневшую кожу. Переживает.

— Угу, хорошо, — вторю ему и выдыхаю свободнее, когда боль отступает. — Кажется, не зря ты устроил себе выходной, потому что сынок решил не ждать до сорока недель.

— Вот только не думай, что мы с ним заранее об этом договаривались, — хмыкает он в ответ, помогая мне потихоньку двигаться в сторону дома.

— Ну, не знаю, ты же с ним о чем-то вчера вечером шептался, — ворчу для вида.

Помимо нежностей и поцелуев с Надюшкой, наш папа при любой возможности не отлипает от моего живота. Постоянно его гладит, ловит пинки пузожителя или просто касается. Так что не удивлюсь, если они с будущим Гроссо младшим уже о чем-то договорились.

На втором УЗИ в клинике, куда Алекс ходил со мной вместе, как и на третьем, где мы также были вдвоем, нам уверенно заявили, что я ношу под сердцем наследника. Так что мои предчувствия в начале беременности оказались верными.

А спустя пять часов мучений это подтвердила и акушерка, принимавшая роды:

— Ух какой богатырь, — заявила она, не обращая внимания на недовольный писк Богдана Гроссо. — Три девятьсот. Пятьдесят четыре сантиметра.

ЭПИЛОГ 2

Шесть лет спустя…

— Надя, Богдан, положите цветы вот сюда, — командует Алекс, помогая детям, пока я стараюсь обрести душевное равновесие. Не люблю кладбище.