Тяготению вопреки
Шрифт:
Это снова был мальчик с крыльями бабочки.
Теперь его лицо было видно отчетливо, и Кендрик подумал, отчего же это оно выглядит таким знакомым? Красивые и воздушные были эти крылья, в два-три раза больше миниатюрного торса, на котором они росли. Крошечные лазурные глаза сверкали на странно неподвижном лице.
Кендрика давно преследовала мысль, что откуда-то он знает, кто этот мальчик, «Я мог бы поклясться, что я действительно там», - подумал он. Потому что спальни не было, а были только стены вокруг мира, взлетающие вверх навстречу друг
Он прислушался, вспоминая фоновый звук, который слышал раньше, когда звонил Кэролайн еще с рынка: будто прислушиваешься к разговорам целого мира сразу, но вместо какофонии голосов каждый может расслышать все, что говорится. Идеальное общение умов…
И тут «Архимед» исчез так же внезапно, как появился. Кендрик вернулся в реальный мир. И боль прошла, будто ее и не было.
– Ну, солнышко, забавно тебя здесь встретить.
Кендрик заморгал, собрался и увидел, что сидит на полу в луже собственных пота и блевотины. Над ним присел Питер Мак-Кован, обхватив руками колени, и улыбался.
Кендрик дико осмотрелся, увидел свалившуюся возле окна Кэролайн.
– Питер, что с ней… О господи!
Он перевернулся на четвереньки, встал. Наклонившись над Кэролайн, увидел, что она дышит.
– Я просто мимо проходил.
– Тебя вообще на свете нет. Я с ума схожу к чертям.
– Да, такова людская благодарность, - вздохнул Питер, встал и вышел из спальни.
На улице серость небес сменилась началом светлого дня. Солнце по-зимнему бессильно освещало городской пейзаж. Кендрик подумал, сколько же он тут пролежал без сознания, и решил, что лучше об этом не знать.
Подняв Кэролайн на руки, он отнес ее в кровать. Голова у нее свешивалась набок, она издавала горловые звуки, глаза под веками бешено вращались. Он накрыл ее пуховым одеялом, и она завернулась в него, пробормотав что-то нечленораздельное, но он увидел, что она вышла из того странного ступора, в котором он ее застал. Кажется, это уже был естественный сон.
Устало покачав головой, Кендрик вышел вслед за Мак-Кованом и нашел его в кухне.
– Тебе сахара два куска, если я правильно помню?
Мак-Кован распахивал и закрывал дверцы шкафов, пока не нашел жестянку с надписью «Сахар». Потом призрак налил горячей воды в две кружки и сел на стоящий возле кухонного стола стул, открыл пакет молока и налил в каждую кружку, примерно столько же разлив на стол.
Одну из них Мак-Кован подвинул Кендрику, еще больше расплескав, горячая жидкость стала впитываться в небольшую стопку бумажных журналов и в эллист. Кендрик сел напротив, предусмотрительно отодвинув журналы и лист от растущей лужи…
И застыл, уставясь на эти кружки. Призраки чай не заваривают. Если сейчас взять подвинутую ему чашку, то существо на той стороне стала станет объективной реальностью. И Кендрик не протянул руки за чашкой. Он облизал
– Кто ты такой?
– Питер Мак-Кован. Вероятно.
– Кендрик попытался что-то сказать, но собеседник поднял руки останавливающим жестом.
– По моему суждению, я - Питер Мак-Кован… Я также, но в меньшей степени, ты, а также Кэролайн, и все и каждый из известных мне заключенных отделения Семнадцать. Другими словами, я Питер Мак-Кован, но не обязательно тот самый Питер Мак-Кован.
Кендрик вспомнил того Питера Мак-Кована, которого он знал: обаятельный плут, чья способность болтовней создать себе выход из практически любой ситуации изменила ему в день, когда он прибыл в Лабиринт.
Кендрик встряхнул головой.
– Я все-таки думаю, что сейчас Кэролайн войдет сюда и увидит, что я разговариваю со стенкой. Я думал, что ты - галлюцинация какого-то вида, но сейчас даже не знаю, можно ли уговаривать с галлюцинацией подобным образом. Если нет, то я не знаю, кто ты такой.
– Хороший вопрос. Скажем так: технология усиления, которую мне имплантировали в Лабиринте, дала неожиданный побочный эффект: возможность сохранения воспоминаний и мыслей из мертвого разума. А зачем она это делает? Ну, потому что представляет собой саморазвивающийся кибернетический организм, живущий своей жизнью со своими целями. Может быть, сохранение подобных вещей повышает его способность к выживанию. Может быть, Дрегер этого и хотел. Или же я - всего лишь сообщество нанитов, на несколько десятков тысяч поколений ушедших от тех, которые когда-то обитали в моем теле, и это сообщество только думает, что оно - это я. Но в любом случае мой совет остается в силе: не возвращайся к Харденбруку.
У Кендрика вдруг онемели губы, к собственному своему удивлению, он ощутил гнев. Прямо сейчас на мгновение он вдруг возненавидел Мак-Кована так, как раньше и представить себе не мог. Перед ним был призрак - в буквальном смысле слова - из его прошлого, и этот призрак требовал его внимания и активного участия в интриге, рожденной безумием.
– А знаешь, какова альтернатива?
– спросил Кендрик.
– Если ты Питер, если ты был в Лабиринте, как ты можешь не знать, что бывает, когда наше усиление дичает, а мы его не лечим?
– Кендрик…
– Знаешь, что рассказывали мне об этих закрытых больницах Легислата? Тебя там вскрывают и пытаются из тебя эти штуки вырезать. Но все вырезать никогда не получается, и снова начинается рост. Но они все равно режут.
Кендрик мотнул головой:
– А иногда, когда усиления вырастают снова, то развиваются они новыми и еще более неожиданными путями.
– Он уставился на призрака бешеными глазами.
– Харденбрук мне нужен. С его помощью я могу сохранить свободу, а может быть, остаться не только в живых, но еще хоть сколько-нибудь человеком, пока эта растущая во мне мерзость меня не прикончит!