Тяжело ковалась Победа

Леонтьев Иван Михайлович

У калитки Николай Иванович столкнулся с женой. Видно, Наталья давно заприметила его, но не решалась войти.

– Уйди! – угрожающе зыркнул на жену Николай Иванович, проходя мимо.

Наталья хотела что-то сказать, но не осмелилась.

Николай Иванович зашел в свой закуток, закрылся и лег.

Наталья стучала, просила, чтобы открыл, но он смотрел на свою старую шинель и со слезами на глазах повторял: «Уйду. Уйду. Уйду куда глаза глядят. Только свадьбу дочери справлю, и…»

В марте состоялась свадьба. Закололи двух кабанчиков и гуляли целую

неделю.

– Рановато вышла, – ворчал Николай Иванович, – надо было институт закончить…

Молодые жить стали в маленькой комнатке (в горнице), а Николай Иванович так и остался в своем чуланчике. Буржуйку там поставил, чтобы не так холодно было.

Осенью он заболел. Походил еще несколько дней на работу – и слег. Он и до этого подумывал бросить совместительства, но все откладывал – не хотел признаваться в немощи, но тут уж воля не своя. Сердце совсем стало сдавать. Надсадился, скорее всего, когда мороженую тушу в холодильник тащил. Очень она была тяжелая, да и взял он ее как-то несподручно, а среди грязи не бросишь. Петька как увидел его, так сразу же и отправил домой: «Иди, Иванович, отлежись». Оля была на занятиях в институте, а Наталья с утра уехала в Кировский универмаг за импортными шубами.

Никогда еще не было так тяжело Николаю Ивановичу. «Все, – думал он, – отжил». Жизнь перебрал, словно исповедовался. Зину вспомнил: так ни за кого замуж и не вышла. Друга-то ее, оказывается, перед самым концом войны, уже в Берлине убили. И Клаву – доброе сердце – с нежностью помянул. Лежал, смерти в глаза смотрел.

Лекарство ли помогло, или сердце выдержало… Дышать было трудно, голова болела. Но через час-два чуть легче стало. К вечеру свиньи разорались, покоя не давали – жрать просили. Особенно визжал черный боров, как сдурел.

Вдруг по веранде каблучки простучали – значит, Оля пришла. «Вот хорошо, – подумал он, – сейчас вмиг слетает».

– Дочка, доченька, – позвал Николай Иванович.

– Чего тебе? – заглянула Ольга.

– Принеси хоть ведерко помоев свиньям, покоя не дают.

– Еще чего?! – изумилась Ольга, хлопнув дверью.

Николай Иванович полежал – вроде отлегло немного, поднялся кое-как и с пустыми ведрами поплелся в столовую. Около Клавиного дома что-то голова закружилась – присел на лавочку передохнуть. Увидав соседа, Клава поняла, что это неспроста, выскочила – и ахнула:

– Николай Иванович, что с тобой? Посиди, я мигом, – и убежала. Вернувшись, подала таблетку: – Возьми под язык, сейчас полегчает, – а сама ведра в руки и скрылась в переулке.

Минут через десять вернулась с полными ведрами:

– Ну как, полегчало?

– Да, посветлело чуток.

– Пойдем, – она подхватила ведра.

Николай Иванович посидел на крыльце, пока Клава была в свинарнике, потом ушел в кладовку, лег и уснул… После ноябрьских соседи Рябининых получили ордера на новые квартиры и стали переезжать. Клавин домишко сразу развалили бульдозером. Дом Петьки однорукого стоял с заколоченными окнами, а Наталья все бегала по начальству, не желая расставаться со своим хозяйством.

Уезжая,

Клава подошла к забору:

– Вот адрес. Мало ли что…

– Ты что, Клава, никак плачешь? – проникся сочувствием Николай Иванович.

– Привыкла я, Коля… Столько лет рядом…

Перед Новым годом Рябининым дали ордер на трехкомнатную квартиру. После переезда Николай Иванович заболел. Грипп, говорили врачи. Грипп да грипп, а как все сроки по гриппу прошли, заговорили про осложнение. По больничному он получил только из мясного магазина – денег сразу убавилось, и Наталья не на шутку рассердилась. А когда узнала про осколок под сердцем, совсем разошлась:

– Алиментщик несчастный! Все скрытничал, таил! И Зинка, видать, из-за этого бросила. А я, дурочка, с инвалидом связалась.

– Какой я инвалид? – опешил Николай Иванович. – Тридцать лет после войны отработал.

– Вон Петька однорукий – все годы пенсию получал.

– Так я же работал.

– И он не без дела сидел, – распалялась Наталья. – Вот сейчас бы и пригодилась, – она прикидывала в уме, сколько денег могла бы скопить.

В первый же день после выписки Николай Иванович понял, что он больше не работник, и отказался от совместительства: всех денег не заработаешь.

Через несколько дней отдал жене деньги, что получил при расчете:

– Все. Будем теперь жить на зарплату из мясного.

Наталья раскраснелась, обозвала мужа лодырем и в довершение заявила:

– Сама пойду работать! Кто, по-твоему, дочь будет кормить?

– У дочери муж, – не задумываясь ответил Николай Иванович.

– Да? Он еще студент!

– Зачем он тогда женился, если жену прокормить не может? А я не могу больше надрываться, – Николай Иванович посмотрел на дочь.

Оля выскочила, как оскорбленная.

– Он еще жалится! – зло прищурилась Наталья. – Оставил семью без денег и прикидывается больным? Где твоя пенсия за осколок? Будешь на нашей шее сидеть?!

– Сними деньги с Олиной книжки, – посоветовал Николай Иванович.

– Сними у своей Машеньки!

– Как я сниму? – удивился Николай Иванович. – У нее их нет.

– А здесь откуда? Много ты положил? Ты своей фронтовой потаскушке больше передавал! Ты на три дома жил!

– Прикуси язык.

Осенью Николай Иванович вышел на пенсию. Денег стало еще меньше. И сразу семья почувствовала безденежье. Жизнь стала грустной. Все считали Николая Ивановича виновником бедственного положения.

Наталья устроилась уборщицей в гастроном, но мужу покоя не давала:

– Не работаешь, так хоть пенсию военную хлопочи! С этой только по миру идти!

– Кто мне ее даст?

– А как жить? – стояла на своем Наталья.

– Ты же работаешь, – примирительно сказал Николай Иванович.

– Как-нибудь проживем.

– Ах вот оно что! На моей шее сидеть собрался?

– Да-а-а… Уж ты изработалась, – не выдержал Николай Иванович – и пожалел, что сказал.

Глаза у Натальи сверкнули злорадным блеском. Лицо раскраснелось, как это с ней бывало, когда она делала дорогие покупки.